80 лет назад началась блокада Ленинграда. В эту горькую для всех жителей нашей страны дату мы публикуем воспоминания Николая Васильевича Князева, присланные на конкурс семейных летописей в рамках проекта «Моя родословная», который с 2003 года реализует Фонд возрождения национальных традиций «НОВЫЙ ВЕК».
Это очень страшные воспоминания человека, ребенком пережившего голод, обстрелы и потерю близких. Такое нельзя забывать.
Мы признательны членам организации «Блокадники Ленинграда», которые сохраняют память о стойкости духа и подвиге ленинградцев в годы блокады родного города. Вечная память погибшим и долгих лет тем, кто выжил и живет сегодня. Огромное спасибо семьям блокадников, которые хранят воспоминания своих близких - они нужны не только внукам и правнукам, но и всем нам.
Война застала меня в пионерском лагере в дачном поселке «Вырица», в 60 км от Ленинграда. Нападение фашистской Германии на нашу страну было встречено большинством с твердым убеждением, что война будет недолгой, вестись будет на территории Германии и в конечном итоге победа будет за нами.
… Срок пребывания в лагере был сокращен, а очередная смена отменена. Администрация лагеря готовила детей к отъезду в Ленинград: упаковывались вещи. Все свободные помещения были уставлены коробками, мешками, ящиками, клетками с кроликами, птицами и черепахами. Мы собирали свои вещи и в любой момент были готовы выехать в Ленинград.
Мы выехали рано утром. Нас посадили в вагон поезда, и в Ленинград мы приехали во второй половине дня. Это было между 12 и 15 июля 1941 года. Мы были крайне удивлены, что немцы были так близко от города, так как считали, что война ведётся где-то далеко от нас. На Витебском вокзале родные нас не встречали. Я жил недалеко от вокзала, на улице Достоевского, дом 38. Мы с товарищем из старшего отряда, который жил в районе «Пяти углов», отправились пешком.
Во второй половине июля 1941 года Ленинград был совсем другим городом, в сравнении с тем, из которого мы выехали в пионерский лагерь: стёкла окон заклеены полосками газет; введена светомаскировка; стены домов оклеены всевозможными плакатами патриотического содержания. По радио звучат не только сигналы тревоги, но также песни и марши патриотического содержания. В кинотеатрах демонстрировались фильмы в поддержку фронта.
Во всех домах организованы команды из жильцов дома для дневного и ночного дежурства. В подвалах домов оборудовались бомбоубежища. Чердачные помещения освобождаются от хлама. Деревянные стропила и перекрытия промазывались противопожарной смесью. Наш двор в это время представлял из себя разъяренный муравейник. Сараи и кладовые ломаются на растопку. На улицах строятся амбразуры и баррикады. Вблизи от нас, на углу Достоевского,31 и Социалистической улицы сооружена амбразура, а на Глазовой ул. - баррикада (недалеко от Обводного канала). Таких точек и сооружений в городе было большое множество. В июле и в первой половине августа воздушные тревоги объявлялись 2-4 раза днем и вечером. Молодежь дежурила на крышах и сбрасывала вниз зажигательные бомбы. На главных улицах города проходят военные с заградительными аэростатами. Большинство народа носят противогазы.
С первого дня нашего возвращения из пионерского лагеря в магазинах появились очереди, которые с каждым днем были все длиннее и длиннее. В них я порой простаивал по 2-3 часа, а в конце августа уже были введены продовольственные карточки. С декабря - минимальная норма для рабочих составляла 250 грамм, а для остальных жителей была снижена до 125 гр. Во второй половине июля хлынула огромная масса беженцев со стороны Пскова. Более 5-10 человек поселились в нашем доме. От них мы узнавали действительное состояние дел на фронте. Жители нашего двора немецкой и финской национальности увозятся в принудительном порядке в другие районы страны. Таких семей у нас было четыре. Правда, одна из них - Бренер Илья Франда, которая жила в нашей коммунальной квартире, после длительных мытарств осталась в городе, но умерла в блокаду в феврале 1942 г.
Численность жильцов нашего дома с каждым днём становится всё меньше и меньше. До моего приезда из лагеря уж многие уехали на строительство оборонных сооружений, другие - уходили в отряды МПВО, третьи - записывались добровольцами на фронт, другие направлялись в Ленинградскую армию народного ополчения ЛАНО. Таких армий, как сейчас стало известно, было сформировано четыре, и они приняли основной удар на ближних подступах к Ленинграду. К декабрю 1941 от жильцов нашего дома осталась около половины, и из них 80% вымерло в блокадную зиму 1941 года.
Полным ходом идёт эвакуация музейных ценностей и тайные захоронения, того что вывести не удалось. Доминанты города: шпиль Адмиралтейства, шпиль Петропавловской крепости, купол Исаакиевского собора и другие крупные ориентиры покрываются специальными покрывалами с целью их маскировки. На улицах в специальных витринах, появились карты страны, в которых с помощью флажков отмечались линии фронта, и множество самых разнообразных плакатов, призывающих защищать свой город.
В августе-сентябре 1941 года немцы рвались к Ленинграду. По плану «Барбаросса» они должны были овладеть Ленинградом до 25 июля 1941 года. Однако, нашим войскам все-таки удалось сдержать наступление врага более чем на месяц. Внесли в это свой вклад и ленинградцы, которые создавали новые оборонительные сооружения. На создании сооружений работало более 500 тыс. жителей Ленинграда и его пригородов.
26 августа 1941 года немцы были в 20 км от города, а через неделю уже были в черте города, замкнув Ленинград в блокадное кольцо. С 4 сентября 1941 года начался систематический обстрел города из дальнобойных орудий. Это было начало самого ужасного периода в истории блокады Ленинграда вплоть до ее прорыва 18 января 1943 года.
Август 1941 года был тяжелым, воздушные тревоги воем сирен объявлялись ежедневно по 4-6 раз в день. Ребята нашего двора: Миша Рузаков, Виктор и Борис Травниковы пробирались под Шушеры, где уже шли бои за Царское Село (г. Пушкин) и привозили оттуда овощи, в основном картофель, который продавали жители двора по 1 рублю за кг. В это время Вырица уже была взята немцами. Во дворе велись разговоры о бомбежках Берлина летчиками Балтийского флота. Говорили и о выселение семьи Косаревых, которые якобы были связанные с «врагом народа» бывшим секретарем ЦК ВЛКСМ Косаревым, расстрелянным перед войной. Вообще о жителях нашего дома можно написать очень много интересного, что во многом напоминало бы книгу Рыбакова «Дети Арбата», но это тема особого разговора.
Конец августа и начало сентября - самые страшные дни. Немецкие самолеты начали систематические налеты на город, и это продолжалось очень долго. Кроме дневных налетов были систематические ночные налеты, которые начинались ровно в час ночи, продолжались очень долго, при большом количестве самолетов. В небо полностью затемненного города сбрасывались осветительные бомбы, которые освещали Ленинград, и город просматривался как на ладони. В это время со всех стратегических объектов вспыхивали осветительные смеси разных цветов, с помощью которых диверсанты и лазутчики нацеливали вражескую авиацию. Мы жили на 4-ом этаже нашего дома и очень хорошо видели этот фейерверк, на фоне которого была масса аэростатов и шмыгающих лучей прожекторов. Особенно запомнились налеты, после которых горели Бадаевские склады, жировой завод, нефтехранилище, Американские горы в Народном саду. На первых порах со всей семьей прятались в бомбоубежищах, но учитывая неудобство из-за множества народа и малой площади, стали укрываться в квартирах 1-го этажа.
Учитывая повседневный характер этих налетов, мы впоследствии вообще перестали ходить в какие - либо укрытия и оставались у себя в комнате на четвёртом этаже. У нас уже стал вырабатываться какой - то иммунитет к этим бомбёжкам.
В это время уже были введены продовольственные карточки. Продовольственные карточки были введены в первых числах сентября. В первые дни по ним можно было отовариваться продуктами в любом магазине города, но затем было введено прикрепление карточек только к одному магазину. И отовариться продуктами можно было только в нём.
В Парголово мы с мамой и братом приехали в конце второй половины сентября. В Ленинграде это было тяжелое время. В магазинах продукты стали исчезать. По карточкам долгое время отоваривали крупы одной чечевицей, затем чечевица пропала и вместо ее стали выдавать горох, затем появились соевые бобы. Из них делалось все: творог, молоко, кефир, конфеты, супы и каши в столовых, которые еще где-то были. Мясо вообще пропало. Я помню, что к 7 ноября вместо мяса давали шампанское. В качестве пищи в ход пошла дуранда (самый низкопробный жмых, которым кормили скот). За этот промежуток времени в Ленинграде стали исчезать: гужевой транспорт, который до войны занимал довольно значительное место. Стали исчезать собаки, кошки, голуби, не появлялись даже крысы и мыши. Порой можно было увидеть взрослого человека с рогаткой стреляющего по птицам.
С другой стороны, город не только бомбили по ночам, но и постоянно бессистемно обстреливали из дальнобойных орудий со стороны Пулковских высот и Вороньей горы. Шансов на выживание было мало. Порой били в часы пик прямой наводкой по трамваям. Весь этот ужас начался сразу после того, как замкнулась блокада. Немцы предприняли попытку осуществить полную блокаду, т.е. окружить город. За Ладожским озером, они должны были соединиться с финскими войсками, которые вели довольно странную войну на Карельском перешейке. В этом случае положение в Ленинграде было бы еще хуже.
За все время нашего пребывания, вплоть до выпада снега и появления заморозков, которые пришли довольно рано, во второй половине ноября, через Парголово шел целый поток ходоков из города с просьбой перекопать огороды, чтобы, что-то найти при этом из овощей. Большинство владельцев отказывали им в этом, т.к. огороды уже были перекопаны. Но были и бедняги, которые перекопав огород, ничего не находили или находили, в лучшем случае, несколько картошин, затратив при этом непосильный труд. В Парголово я видел солдат умерших от голода, видел выброшенные головы собак, пропавших у соседей, видел, как из леса горожане везли мешками хвою и кору от деревьев. Здесь я впервые узнал вкус конского мяса, и дуранды здесь мы уже ощущали некое недоедание.
В первой половине декабря в Ленинграде образовалась непонятная тишина, стали редкими бомбардировки, прекратили обстрел города. Это было вызвано тем, что блокада была завершена, попытки огородить город сплошной блокадой за ладожским озером окончилось безрезультатно, и немецкие войска были переброшены с Ленинградского фронта в помощь войскам наступающих на Москву. Эти обстоятельства позволили нам вернуться в Ленинград, где отцом уже был запасён целый чемодан продуктов, отоваренных по нашим продуктовым карточкам. Лёня, мой годовалый брат, сделал первые самостоятельные шаги, но приехав в Ленинград, он как лёг в кровать так из неё и не встал. 22 февраля он умер и 2-ого марта 1942 года его зашили в простыню и отправили на Марата 76 (пункт умерших), где тела складывали как дрова в старые конюшни, находившегося рядом ипподрома. Наше пребывание в Парголово в это трудное время, в какой-то мере, способствовало выживанию нашей семьи в условиях голода и холода зимы 1941-1942 года. Мы находились в лучших условиях. У нас было какое-то питание и большая безопасность от бомбежек и обстрелов. Если говорить откровенно, то на те крохи, которые нам выдавали по продовольственным карточкам выжить невозможно, даже при всех других благоприятных условиях. Но было немало и таких, которые имели подсобные хозяйства, и у них был шанс выжить, но они тоже умирали. Почему? Ответ простой. Не менее опасным врагом был не только голод, но и так называемый дистрофический понос, который косил всех - и голодных и неголодных. Если человек вовремя не мог сойти с горшка - эта зараза сводила его в могилу. Таких примеров можно привести много. Например, Иван Ефимович Фомин (дядя Ваня) - муж моей тетки, у которой мы пребывали в Парголово. Когда мы уезжали от них в декабре 1941 года, у них с питанием особых проблем не было. Была картошка, была солонина, но Иван Ефремович умер от этой заразы, которая высасывала все оставшиеся соки из организма и увела его в могилу.
Во второй половине декабря улицы Ленинграда производили на меня неприглядное впечатление. Трамваи и троллейбусы стояли в сугробах неубранных от снега улиц. В домах отсутствовало электричество, не работала канализация и паровое отопление. На неубранных от снега улицах валились трупы умерших. Часть из них зашита в простыни, часть валялась в одежде. У некоторых трупов были вырезаны мягкие части тела. Такая картина продолжалась вплоть до начала марта месяца 1942 г. На некоторых улицах прорыты канавы для забора питьевой воды. Мы за этой водой не ездили, а топили снег т. к. зима была довольно снежной. Всё это я видел своими глазами.
Мне часто приходилось ходить с отцом на кузнечный рынок, который был невдалеке от нашего дома. На этом рынке можно было купить все, что хочешь, но только за продукты. Всё съедобное здесь продавали, называя своими именами: кишки лошади, кишки собак, кишки кошек, аналогично торговали самыми разнообразными студнями и дурандой (низкопробный жмых). Мне запомнилось поведение молодых ремесленников - это были первые доходяги, которые подорвали свое здоровье ещё до начала голода, продавая свой хлеб за водку. Они ходили по рынку, хватали из рук всё съедобное и сразу же убегали. Их били, из носа текла кровь, но добытое они старались проглотить...
При обменах часто обманывали. Отец несколько раз попался на этом. Вместо верблюжьего мяса - человечье, вместо портвейна - разведенные чернила, вместо овсяной дуранды - спрессованный конский навоз, вместо олифы и керосина -вода. Методы обмана были самые изощренные. Как это происходило, особый разговор...Этот период, конец декабря, январь и февраль 1942 года - были самыми тихими. Бомбежек и обстрелов практически не было. Народ в городе тихо и спокойно умирал. Однако стоило городу запустить первый трамвай в начале марта, как обстрелы с особой жестокостью возобновились, и так продолжалось вплоть до января 1944г., когда блокада вокруг города была снята полностью.
Март месяц хочется осветить особенно, т.к. все дворы, все подъезды, все лифты, все лестничные клетки были завалены замершими нечистотами и отходами, которые начинали оттаивать и повсюду стала распространяться вонь. Город боялся эпидемии. По радио призывали к борьбе с нечистотами. Большая часть оставшихся в живых жителей дома вышла во двор на уборку нечистот, в том числе и моя мать принимала в этом участие. Мы остались живы и не умерли от голода, благодаря Парголовской «закваске», где фактически были подготовлены к голоду, маминой сестре Марии Михайловне Требесовой. В январе 1944 года мы были на грани гибели. Мать опухла, дистрофический понос долго не отступал. Отец лежал с опухшими ногами. Все болели цингой и были на грани гибели от дифтерии. В это время мамина сестра, тетя Маша, очень религиозная женщина, которая говорила «без Бога нет порога», каждое воскресенье рано утром приносила нам буханку хлеба, звонила с черного хода и, перекрестив мать, уходила в церковь. Они жили на Московском проспекте, где сейчас станция метро «Технологический институт» и задолго до войны работали в продуктовом магазине, занимались завозом продуктов и хлеба. Хлеб возили летом на телеге, а зимой на санях. Возили хлеб вдвоем с мужем своими силами. Заметив, что мама тает на глазах и вот-вот умрет, она убедила ее идти к ней на работу. Она сказала: «Клавдия, иди к нам, держись за сани, дойдешь до пекарни, там оправишься».
В это время я был сонным неработоспособным ребенком. На мне были обязанности: отоваривать продуктовые карточки - это особая тема; выискивать дрова для отопления комнаты, ежедневно ходить за соевым молоком в детскую консультацию, следить за малолетним братом, которого в могилу свел дистрофический понос, помогать отцу в обмене вещей на продукты. 22 февраля 1941г. Умер мой малолетний брат Лёня. До его смерти я стирал его пеленки, рубашки, я его очень любил и когда он умер, я с ним спал на одном диване до 28 февраля с тем, чтобы получить за него продовольствие карточки. Второго марта мама завернула его в простыню, и мы его отнесли в пункт приёма умерших на улицу Марата дом 76, где трупы регистрировали и складывали, как дрова. Сейчас там находится площадь Грибоедова с театром «ТЮЗ».
Что мне больше всего запоминалось, так это неимоверное количество вшей. Когда перед смертью брата его решили подстричь, то его голова сплошь была покрыта вшами. Вши одолевали и нас везде и всюду, а гнидами были сплошь покрыты все швы одежды. С этим ужасом вели борьбу с помощью утюга. Я хорошо помню, как исчезали некоторые жители нашего двора, а потом оказалось, что существовало людоедство. При обыске у некоторых обнаруживали многолитровые кастрюли с засоленным человеческим мясом. Среди таковых была наш начальник ЖКО дома Мария Сидорова, приятель моего отца Иван Никитич. Он обладал ценными ювелирными изделиями. На улицах высматривал полных людей, предлагал им ценные вещи в обмен на продукты, и, если они соглашались. Их заводили в квартиру, убивали, обрезали все, что было можно и продавали мясо на рынках. Позже мы узнали, что М.С. Боброва не скрывала от соседей, что она покупает человеческое мясо, что оно ей нравится и что ей будет трудно отвыкнуть от этого «деликатеса». Были слухи и о том, что от безумия некоторые матери съедали своих детей.
Этот период блокады запомнился мне тем, что весна была ранняя, появилась первая трава, которую собирали и употребляли в пищу, пущен трамвай и появилось электричество в доме, участился обстрел города. Были сделаны попытки возобновления занятий в школе и облегчение всех учащихся трёхразовым питанием. Эти попытки затянулись на всё лето. Нас постоянно переводили из одной школы в другую. Началось всё с 32-ой школы затем перевели в 293-ю на Большой Московской улице, затем перевели в помещение на углу Кузнечного переулка и улицы Марата, затем в школу № 297, после чего опять на Социалистическую улицу в школу 321, но окончательно я основался в 301-ой школе на Лиговке, дом 87 на углу со Свечным переулком. Там я закончил семь классов и до сих пор часто вспоминаю с большой любовью и благодарностью учителей: Марию Капитонову - учительницу русского языка и литературы, Марию Николаевну Лихоманову - учительница по математике, Марию Ильиничну Никитину классную руководительницу и учительницу естествознания, Ивана Ивановича Базанова - директора школы и др. Это были учителя с дореволюционной закваской и в условиях блокады они приложили много сил и терпения, чтобы дать нам хорошее воспитание и знания. Все ученики нашего класса вышли в люди и в этом заслуга наших учителей.
В середине апреля было объявлено о выдаче по продовольственным карточкам дополнительного пайка, куда входило: шампанское, колбаса, селедка, гречка и ещё многое другое. Всё это было приурочено к празднованию 1-го мая 1942года. Самым большим потрясением в нашей семье в этот месяц было то, что у меня украли все продовольственные карточки. После схода ледохода Нева по всей набережной была засыпана любителями рыболовам. Очень запомнились те дни, когда шел улов корюшки. Это был период деликатесов после голодной зимы.
Весна 1942 года запомнилась мне огородным бумом. Овощи сажали везде, где можно. Моя мать в это время поступила на работу в Военно-морскую медицинскую академию прачкой. Они стирали белье моряков с фронта. Академия находилась почти напротив Витебского вокзала за Введенским каналом (сейчас он засыпан), от их организации выдали землю под огород на Большой Охте. Это довольно далеко от дома там мы сажали в основном капусту и впоследствии насолили (заквасили)две бочки капусты, общей емкостью 200 литров. Я ел эту капусту целыми мисками. После ее есть совсем не хотелось. Хотелось только пить.
Летом 1942 мы питались в школе №321. Все блюда и в завтрак, и в обед, и в ужин были напичканы соей. Это была невкусная соя, не та что у нас называется «баты». Соевое молоко, соевый кефир, соевые котлеты, соевый творог и сыр. Этот вкус я помню до сих пор, он у меня вызывает неприятные воспоминания.
13 июля 1942 года в день моего рождения я с ребятами разобрал оружейный снаряд без боевой головки, с целью освобождения из него пороха. Кто-то из ребят бросил зажженную спичку, что привило к его взрывному воспламенению. Я стоял ближе всех к этому очагу и поэтому пострадал только один - мне обожгло лицо и грудь, после чего мне в ближайшей поликлинике на улице Правды чем-то смазали и сделали повязку. На следующий день лицо распухло в 2-3 раза и на скорой помощи отправили в детскую больницу имени, которая находилась на Лиговке рядом с церковью (сейчас на её месте стоит большой концертный зал). В больнице мне каждый день делали перевязку, что было очень болезненно. В это время часть помещения больницы передавали под военный госпиталь, и я слышал, как один из военных врачей давал нагоняй лечащему врачу, увидев мою забинтованную голову и грудь. С меня сразу сняли повязки и лечили методом смазывания обожженного лица морковным соком с последующим отогревом лампой. Это привело к тому, что лицо покрылось равномерной коркой, и через несколько недель она сошла. Благодаря этому у меня на лице не осталось ни единого шрама, а ведь ожог был 2-ой степени. Я с благодарностью вспоминаю того военврача, который настоял на этой методике.
Весной 1942 года отец был очень плохой, он был измучен цингой: ноги у него были как брёвна. Передвигался на костылях, болел желудком и сердцем. Постоянно пил какие-то лекарства. В это время ему пришла повестка о призыве в армию с предварительным медицинским обследованием. Когда он проходил медицинскую комиссию, то ему везде давали отвод. В комиссию входил знакомый родственник нашего соседа по коммунальной квартире Наума Львовича Люблинского. Он узнал моего отца, поинтересовался его здоровьем и посоветовал ему пойти в Армию, где его подлечат и подкормят, а там, что Бог даст. И он сделал всё, чтобы отца зачислили в Армию и отправили в госпиталь. Он долгое время лежал в госпитале на койке в здании какой-то полуразрушенной католической церкви, а затем был отправлен на фронт, участвовал в одной из многих попыток прорыва блокады Ленинграда. Был ранен и контужен, после чего в 1943 году отправлен в госпиталь, который в то время находился в здании Михайловского замка. После неполного выздоровления начал работать.
Попытки прорыва блокады города предпринимались нашими войсками неоднократно на протяжении всего 1941 и 1942годов, но все они заканчивались безрезультатно. Третья попытка - самая главная, самая знаменательная, самая запоминающаяся, самая радостная, которая увенчалась успехом, и которая была осуществлена войсками Ленинградского и Волховского фронтов южнее Ладожского озера. Как только это сообщение было передано по радио, весь народ высыпал на улицу на всех площадках, на всех пятачках создавались импровизированные выступления - кто на что способен. Люди, незнакомые друг с другом, обнимались и целовались, как самые близкие, как самые родные. Сейчас, когда я пишу эти строки, я вспоминаю те дни, и на моих глазах текут слезы от воспоминаний. Небо города наполнилось сплошным фейерверком ракет самого разнообразного цвета. Откуда они взялись, как сумели так быстро организовать все это? Я не могу понять до сих пор.
Я помню ту необыкновенную радость, которой сияли лица ленинградцев. Да, это был действительно праздник освобождения людей от голода. И хотя с осени 1942 г. это был не тот голод, который мы испытали зимой 1941-1942 года, но чувство тяжелого недоедания давало о себе знать постоянно. За это время мы привыкли ко всему, к холоду, к бомбежкам, к обстрелам, но к голоду привыкнуть невозможно. Площадь Урицкого была заставлена машинами с открытыми бортами, на них выступали артисты всех жанров.
…Этот праздник мне запомнился особо, и я скажу больше, даже значительно больше, чем два остальных, которые праздновались здесь же и по аналогичному сценарию - это праздник в честь окончательного снятия блокады Ленинграда в конце января 1944 г и в честь Победы 9 мая 1945г. К обоим этим праздникам мы как-то медленно подходили и привыкали, ждали их каждый день. Праздник в честь прорыва блокады Ленинграда в моей памяти стоит особо, хотя до окончания войны еще много погибло ленинградцев: и от обстрелов, и от мин, которыми были усыпаны оккупированные территории. И Ленинград еще целый год будет подвергаться ожесточенным артиллерийскими обстрелам. 1943 год запомнился мне не только обстрелами в конце января, но и тем, что были повышены нормы выдачи хлеба, стали нам давать значительно больше на дом по талонам сухие овощи (лук, картошка, свекла, морковь) сухое молоко и др.
Работало несколько театров. Театр музыкальной комедии давал спектакли в помещении Александрийского театра на площади Островского. Там шли спектакли: «Раскинулось море широко», «Сильва», «Марина», «Продавец птиц»; «Чио-Чио-Сан»; «Летучая мышь» и другие. В этих спектаклях были задействованы такие артисты, которых я помню до сих пор, из РСФСР Кедров, Орлова, Болдырева, Колесникова, артисты Свидерский, Коколькевич и другие. Я пересмотрел весь репертуар этого театра, этого божественного театра с его 4-5 ярусами. Как правило, билеты покупали с рук; а если не смогли купить, то искали всевозможные лазейки, чтобы пройти с черного хода.
Кроме театра Музыкальной комедии работал Большой академический театр имени Горького. Там шли такие спектакли как «Стакан воды», «Давным-давно», «Свадьба Кречинского»- это те спектакли, которые я смотрел.
Рядом с Елисеевским магазином работал театр Драмы и комедии, там шли такие спектакли как: «Русские люди», «Фронт», «Сирано де Бержерак» и другие.
Летом в летнем театре «БУФФ» выступали артисты цирка под рубрикой «Цирк на сцене». Затем появился эстрадный оркестр под управлением Николая Минха, в котором выступали Юрий Хоочинский, Ольга Нестерова, Зоя Рождественская, Леонид Костреце и много-много других, которых я вообще слабовато вспоминаю.
В военном госпитале на ул. Правда в Доме культуре хлебопекарной промышленности, я и многие ребята смотрели выступления известных артистов: Утёсов, Аррачо, С. Филиппова.
На Невском проспекте возобновили работу «Титан», «Октябрь», «Колизей», «Художественный», «Аврора», «Баррикады». На Западном проспекте возобновил работу кинотеатр «Гигант». Каждое посещение кинотеатра в то время было целым событием. В фойе театра запускали за 1 час до начала сеанса. В то время шли такие фильмы: предвоенные «Том Сойер», «Антон Иванович сердится», «Большой вальс», «Принц и нищий», Фронтовые киносборники №1-7. Кинофильм «Новые похождения бравого солдата Швейка» с участием Ф. Раневской, Кинофильм «Секретарь Парткома», «Они защищали Родину», «Два бойца», «Жди меня» и др.
Большую часть времени, конечно, проводил в школе, которая мне давалась довольно трудно. Но эти трудности были преодолены. Я стал нормально учиться и в 1947 году закончил 7 классов, с любовью и благодарностью вспоминая учителей и директора. К артобстрелам привыкли так, что вспоминая сейчас те времена, складывается такое впечатление, как будто их и не было.
Вспоминались только особо интенсивные обстрелы, которые проводились с особою жестокостью и приурочивались к нашим основным праздникам: 1 мая и 7 ноября. 1 мая 1943 мы с ребятами были на утреннем спектакле театра Музыкальной комедии «Продавец птиц». Этот спектакль нам досмотреть не удалось т.к. город подвергался интенсивному обстрелу и спектакль останавливался. Занавес закрывался и кроме его опускался еще защитный занавес, и так было 3-4 раза, пока не объявили об окончании спектакля.
Блокада привила нам иммунитет к бомбежкам и особенно к обстрелам, которые во времени всегда были непредсказуемые и мы строили свои планы так, как будто их не было и когда завывали серены и через громкоговоритель объявлялось: «Внимание! Внимание! Район подвергается артобстрелу. Движения по улицам прекратить. Населению укрыться» (пишу наизусть как мне это запомнилось в те времена).
Но вот от голода иммунитет не привился. Он везде ощущался в поисках «хавчика». Заглушить голод невозможно. По этой причине в городе процветало то, о чём в печати говорится вскользь или вообще замалчивается. Это воровство в виде «гонял», которые обшаривали кузова автомашин и забирали оттуда всё, что есть съедобного. Я знаю десяток имен, с которыми учился в школе (обычно всех знали по кличкам). Летом и осенью молодёжь обшаривала огороды и сады, которые были заполнены съедобным. Процветала и проституция, когда женщины отдавались за съедобное (сначала это были военные, прибывшие в командировку с фронта). Затем, когда деньги стали в цене, появились упитанные грузины, которые заполнили все рынки, торгуя лавровым листом, продавая их по одному листку, а затем фруктами, к этой категории относились армяне, которые обосновались на всех углах основных магистральных улиц, продавая гуталин, шнурки, стельки и прочее для обуви. Они были большими специалистами по чистке обуви, и надо отдать должное, они это делали очень хорошо. И гуталин у них был тоже очень хороший, по сравнению с тем, который продавали, и который было трудно найти в магазине.
Угол Невского и Литейного проспекта (Знаменитый магазин «ТЭЖЕ») был местом сделок этой категории с самыми красивыми женщинами позднего периода блокады Ленинграда. Было немало случаев, когда жены по той же причине изменяли своим мужьям.
Многие из ребят нашего района, в том числе и я, ездили по местам боев в поисках «съедобных» трофеев (оружия).
После прорыва блокады Ленинграда в январе 1943 г. и после освобождения города от блокады в 1944 г. мы несколько раз ездили по местам боев. Что я там увидел, вспоминаю с ужасом. Не говоря об разложившихся трупах (в основном это погибшие солдаты, скелеты лошадей), издающих ужаснейший, слащавый, трупный запах. Много ребят погибло, кто от мин, кто от жестоких игр, когда обнаружив ручные немецкие гранаты с длинными ручками, одна группа (из 2-3 чел.) забрасывали ими другую группу такого же количества. Часть гранат не разрывались, но были и такие, которые взрывались, и ребята малого возраста погибали. В этих болотистых местах ребята находили продуктовый запас немецкого солдата: это галеты, хлеб и консервы, упакованные в пергаментную бумагу. Самое интересное, что хлеб был выпечки 1933 г., но по вкусу и мягкости был как будто только что из печки. Это еще один пример отсутствия инстинкта самосохранения. Когда я лежал в детской больнице им. Рауховка с обожжённым лицом и грудью, то по словам медперсонала и врачей в основном сюда поступали дети с травмами, полученными при подрывании мин, разрядов снарядов, стрельбе из оружия и пр.
Я припоминаю такой случай, когда мы играли в футбол, то во время игры раздался сильный взрыв. Оказалось, что кто - то из ребят решил взорвать несколько шашек в подвале дома, который находился напротив площадки, где мы играли. Взрыв был такой силы, что выворотил угол дома высотой до 1,5-2 метров. Взрывной волной играющих откинуло в сторону и осыпало пылью и осколками кирпича. Слава Богу, все отделались незначительными царапинами. Как это расценивать?
Были и более опасные случаи. Однажды из дамского револьвера, заряженного мелкокалиберными патронами, один из нас по прозвищу «Сечка» стрелял, балуясь в каждого из нас, но все нажатия курка давали осечку. Но в одного, случайно появившегося парня по кличке «Пророк», который увидел направленный на него пистолет и отвернулся, пистолет выстрелил. После выстрела он бежал метров 10-20, споткнулся о груду битых кирпичей, упал и долго не вставал. Когда мы подошли к нему, он оказался мёртв. Пуля попала в голову и тот хрип, который он издавал, и ту слизь, которая вышла из носа и рта и кровь из верхней части щеки я не забуду никогда.
После войны в Ленинграде была создана «Ассоциация историков блокады и битвы за Ленинград», президентом которой был житель блокады Ленинграда доктор исторических наук Юрий Колосов. В 70-ых годах я слушал лекцию в Ленинградском доме «Пропаганды» на Литейном проспекте, смотрел по ТВ фильмы с его участием и других историков таких как Николай Барышников, Геннадий Соболев и др. В их выступлении звучало немало слов о противоборствах между Смольным и Кремлем, которые продолжались с 1918 по 1947 год и закончились уничтожением Ленинградского Партийного руководителя. Но это особая тема, ее в двух словах не расскажешь. Ясно только одно - замалчивание блокады, я считаю, было.
Если в вашем доме есть вещи, документы, реликвии, за которыми стоят истории ваших воевавших родственников – пожалуйста, поделитесь ими с нашими читателями. История отдельно взятой семьи – это часть великой истории нашей страны. Мы должны помнить имя каждого героя, внесшего свой вклад в спасение мира от фашизма.
Фонд возрождения национальных традиций «Новый век» и Союз Женских Сил продолжают интернет-проект «Бессмертный полк в семейных летописях», реализуемый при поддержке Гранта Мэра Москвы. В годовщину 80-летия начала войны и 80-летия битвы за Москву мы с особенным вниманием относимся к связанным с этими событиями воспоминаниям. Если вы хотите рассказать о судьбах родных и близких в годы Великой Отечественной войны или познакомить читателей с историческими документами, реликвиями, которые бережно хранятся в вашем домашнем архиве, мы будем рады разместить ваши рассказы в рубрике «Бессмертный полк в семейных летописях».
Если вы хотите принять участие в конкурсе – высылайте свои истории и фото документов на адрес: info@fondvnt.ru .
Подведение итогов конкурса и награждение финалистов состоится в декабре 2021 года. Познакомиться с Положением о Конкурсе можно здесь: http://fondvnt.ru/novosti/polozhenie-o-konkurse-tvorcheskikh-rabot-moya-rodo/
