Назначение Елизаветы Лихачевой на пост директора ГМИИ им. А.С. Пушкина после громкой отставки Марины Лошак, вызвало живой интерес среди ценителей искусства, а также всплеск эмоций в стане сторонников и противников экс-директора Музея архитектуры имени А. В. Щусева, коих с той и с другой стороны накопилось великое множество.
Руководить «храмом искусства», который и по влиянию на культуру, и по геолокации занимает одно из центральных мест в культурной жизни страны, пришла заметная персона. Она прославилась своим нонконформизмом, как человек с железным характером, который умеет отстаивать личную точку зрения в самой неоднозначной ситуации.
Чтобы развеять многочисленные слухи и получить из первых рук ответы на вопросы о жизни и об искусстве, о планах по реконструкции ГМИИ, а также просто познакомиться с новым директором ГМИИ, мы встретились с Елизаветой Станиславной – к счастью, ей удалось выбрать час свободного времени в плотном рабочем графике для этой встречи.
…
ДОСЬЕ
Елизавета Станиславна Лихачева
Искусствовед, директор ГМИИ им. А.С.Пушкина
1978 родилась в Москве
2014 с отличием окончила отделение истории и теории искусства исторического факультета Московского государственного университета им. М.В.Ломоносова
С 2006 работала в Государственном музее архитектуры им. А.В.Щусева
2014 назначена на должность заместителя директора, созданного на основе дома Мельникова Государственного музея Константина и Виктора Мельниковых (филиал Государственного музея архитектуры им. А.В.Щусева)
2017 стала директором Государственного музея архитектуры им. А.В.Щусева
21 март 2023 г. возглавила Государственный музей изобразительных искусств им. А.С.Пушкина
Музей архитектуры в 2023 году стал лауреатом XI Премии The Art Newspaper Russia в номинации «Книга года» за каталог выставки «Мельников/Melnikoff»
- Елизавета Станиславна, прошло 4 месяца с того момента, как Вы были назначены на должность директора ГМИИ им. Пушкина. Как ощущения? Все-таки место такое… с историей, с традициями, а также с проблемами – тяжкий груз…
- Начнем со слова «груз». Меня все спрашивают про «груз» - а это никакой не груз - есть дело, которое надо делать. Я отдаю себе отчет, что мне досталась в управление старая организация с большим количеством проблем, которые начались не вчера и закончатся не завтра.
За эти четыре месяца, которые я погружаюсь в вышеуказанные проблемы, мне удалось структурировать задачи и я разделила задачи реорганизации музея им. Пушкина на основные категории:
Первое: это проблемы, связанные с тем, что по ряду позиций музей не модернизировался или модернизировался очень плохо. Попытки усовершенствования, предпринятые Мариной Дэвовной Лошак за 10 лет ее работы в должности директора, не сработали как надо.
Второе: проблема в том, что музей возглавляли сильные личности – полвека Ирина Александровна Антонова, потом была Марина Дэвовна. Музей стал директороцентричным. Директор здесь определяет все – и это системная ошибка. Авторитет директора важен, но он не может быть определяющим в каждой детали. Директор не может все концентрировать на себе – это ненормально. Диктатура всегда заканчивается плохо, потому что с уходом диктатора система рушится. Это произошло после смерти Антоновой. Она была диктатором, без ее ведома в музее муха не летала. С моей точки зрения это неправильно, я намерена систему эту реорганизовать.
- То есть за прошедшие четыре месяца Вы уже составили для себя план работы на ближайшую пятилетку? Что нужно сделать в первую очередь?
- Прежде всего – организовать музей. Пока это корабль без капитана – плывет сам по себе. Все попытки реформировать сложившуюся систему бессмысленны, - ее нужно выстраивать по новому принципу. Парадокс в том, что люди, которые здесь работают, привыкли все решать через руководство, они очень организованные по принципу директороцентричности - ходят к директору с вопросами, с просьбами: вы должны нам дать “добро”, вы должны нам это и то согласовать. И так по любой мелочи. А директор тоже человек – ему надо есть, спать, жить.
- Музей – это такая сложная структура: тут и хозяйственная часть, и фонды, и наука, и выставки, и мероприятия…
- Никакая не сложная! Все говорят: структура сложная, государство в государстве… Это просто слова. Помните фильм “Москва слезам не верит”, когда героиня Веры Алентовой объясняет, что сложно управлять тремя людьми, а после трех уже не так все сложно. Это точно! Сложности возникают при неграмотной организации. Любая структура может быть прозрачной и ясной, вне зависимости от того, сколько людей в коллективе. Есть алгоритмы, которые встраиваются в систему. То есть, если определена общая стратегия и цели, и есть команда, которая добывает ресурсы для реализации, – ничего сложного уже нет. Каждый должен выполнять свою работу, отвечать за свою работу и общаться между собой.
- То есть, сейчас вы намерены выстроить эту современную структуру?
- Да. Думаю, у меня это займет года полтора-два. Могу сказать, что я уже точно понимаю, что в команде остались люди, на которых можно опираться, но есть и те, на кого опереться нельзя. Лично я исхожу из того, что каждому человеку надо дать шанс. Меня очень расстраивает, когда люди этим шансом пренебрегают. Я в курсе, чего все от меня ждали, когда я пришла сюда, что буду народ увольнять пачками, – а это вообще не моя привычка. И задачи у меня такой нет. Мне все равно, кто работает – лишь бы работали эффективно. Мне не нужна личная преданность. Это все полная ерунда. Мне нужен результат. Если меня кто-то не любит – да ради Бога! Мне все равно!
- Вспоминая Ирину Антонову (а как не вспомнить ее, говоря о Музее изобразительных искусств им. Пушкина), Вы заметили, что она была диктатором. Однако, и о Вас говорят, как о человеке со стальным характером. Чего стоит ситуация с домом Константина и Виктора Мельниковых, являющегося филиалом Музея архитектуры имени Щусева, когда вы после восьмилетней юридической войны, одну из наследниц, Екатерину Каринскую, по существу выселили …... Тогда Вы признались, что ни о чем не жалеете, поскольку это был единственный способ “разрубить гордиев узел”.
- Человек с сильным характером и диктатор – не синонимы. У нас были законные основания для наших действий, и мы действовали по закону.
- Вы ведь не сразу решили работать в музее, хотя музейная среда для Вас совершенно родная – ваша мама известный искусствовед. Однако Вы не сразу определили для себя эту специальность как призвание. До этого был опыт работы в ФМС, но Вы решили кардинально поменять жизнь?
- А я до сих пор окончательно не уверена, что это мое призвание… Но если серьезно - ответить сложно. Это цепь случайностей и совпадений. Я верю в судьбу и считаю, что если человеку что-то суждено, то это произойдет. Это не значит, что я фаталист. Тут важно понимать – мудрость состоит в том, чтобы уметь отличать знаки судьбы от случайности. Мне повезло. Мне хватило мудрости.
- Я читала в материалах FORBES, что Вас пригласил на работу в музей архитектуры имени Щусева его тогдашний директор - Давид Саркисян. Он убедил Вас «перестать заниматься ерундой» - именно так он называл Вашу работу в ФМС, где вы успешно трудились.
- А я тогда подумала, что он прав. Он встретился мне в удачный момент, потому что я понимала, что моя работа меня не устраивает – ни душе, ни сердцу. И для меня, как для человека, который вырос в определенной среде, было очевидно - пора что-то менять. В системе ФМС у меня не было карьерных устремлений. Честно говоря, я никогда не стремилась к карьере, ни в какой отрасли. И кто бы мне сказал 17 лет назад, что неожиданный “карьерный поворот” приведет к тому, что я стану директором ГМИИ им. Пушкина? В мыслях не было такого.
- Вы же не только деятельность поменяли. В 30 лет поступили в МГУ – это серьезный шаг.
- Проработав год в музее, я поняла, что мне катастрофически не хватает образования. В первый год я не прошла по конкурсу, а со второго раза поступила - и закончила с красным дипломом отделение истории и теории искусства исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. Я специалист по раннему итальянскому барокко. Вообще, учеба – это захватывающий период жизни, мне было невероятно интересно. Один умный человек сказал, что искусству надо начинать учиться после 30, потому что тогда начинаешь хоть что-то понимать. Я на своем опыте убедилась, что это действительно так. Единственная трудность была, в налаживании отношений с однокурсниками – там же одни 17-летние. Другое поколение. Но со временем и эта грань стерлась – сейчас общаемся, все нормально.
- Вы к тому времени уже были мамой? Трудно было учиться, работать, растить дочь?
- Ничего не трудно, если есть ощущение полноты жизни. Я вернулась в свою среду. Знаете, в 90-е из-за того, что страна посыпалась, случилась большая беда - прервались школы . Не только в истории искусств – везде. Даже если мы посмотрим сейчас на историю, например, самолетостроения: там либо старики, либо совсем молодежь. Среднего поколения нет. Их выбило из профессии – повсеместно. Везде, где нужен был интеллектуальный труд, людей выбивало – два поколения потеряно! Большинство моих сверстников, которые получили дорогое, хорошее образование в МАИ, в Бауманке, в МГУ, все бросили – ушли в бизнес выживать. И то, что я вернулась в профессию – это скорее исключение из правил, чем правило.
- Из периода работы в Музее архитектуры какие вы вынесли инсайты? Чем гордитесь?
- Сейчас там работает прекрасная команда.. Это моя гордость. Они - профессионалы. Когда Давид пришел туда, музей был ведомственным со времен СССР, почти развалившимся, у него отняли здание, вывезли фонды в полуруины на Воздвиженке, не было нормальной деятельности, не было финансирования – ничего не было. Да, там сидели люди по кабинетам, занимались наукой. Но музей – это не только наука. Давид десять лет все тянул на себе. И когда он умер, музей аккуратно начал опускаться туда, откуда он его поднял. А Ирина Михайловна Коробьина, которая стала директором после Саркисяна, выбила финансирование на реконструкцию помещения, она очень много сделала. Но, как человек из архитектурной среды, она все время думала, что музей – это для архитекторов. Это и было главной причиной нашего с ней конфликта. Музей для архитекторов – это анахронизм. Мне всегда казалось, что музей должен быть музеем для всех.
- Блестящая команда, которая продолжает работать в музее – это Ваша заслуга? Как Вам удалось ее собрать? Каков секрет командообразования?
- Есть простая схема – если два человека срабатываются с тобой, то они и между собой сработаются без проблем.
- Должность директора ГМИИ им. Пушкина Вам предложили неожиданно?
- Ну, не совсем неожиданно…
- А какие были симптомы?
- Были упорные слухи, что рассматривается моя кандидатура, хотя официально мне никакую работу не предлагали. Вплоть до того, что уже звонили знакомые журналисты, просили прокомментировать назначение. А мне нечего было комментировать. За неделю до конца контракта в музее архитектуры я приехала в министерство и мне предложили работу. Конечно, я догадывалась, но шок все равно был. Поймите – у меня была моя работа – Музей архитектуры. Я не успела там многое. Много лет я работала там, вложено столько сил, создана команда, очень много сделано. Я думала, что у меня есть пять лет, что мы получим еще одно здание, сделаем постоянную экспозицию, отражающую историю русской архитектуры как части общекультурного цивилизационного процесса. И закончим реставрацию дома Мельникова, которая только что началась (эту реставрацию я доведу до конца, с этого проекта я не ушла). И, кстати, я совершенно не была уверена, что хочу идти в Пушкинский музей. Несмотря на любовь к этому месту, естественно. Но для меня Пушкинский музей – это такой монумент… . Я день раздумывала и согласилась.
- А что для Вас Пушкинский музей в идеале, с актуальной точки зрения? У Вас же есть представление о музее, как об институции, о легенде…
- Вот именно! Ирина Александровна Антонова создала легенду о великом музее. Но, на мой взгляд, ее главная ошибка была в том, что она делала упор на выставки, а не на постоянную экспозицию.
- Выставки, кстати, были хорошие.
- Не спорю. Но музей – это фонды. И эти фонды надо показывать. Музей – это еще и наука. Музей – это люди. Фонды-люди-наука. На этих трех китах держится любой музей. Музей остается музеем, независимо от того, делаем мы выставки или нет. Если по каким-то причинам мы выставки делать не можем, это не значит, что музей не работает.
Мне бы хотелось, чтобы музей оставался местом постоянного притяжения людей: лекционная работа, научная, обучение и так далее.
Мне бы хотелось, чтобы в хранилищах лежало как можно меньше. Пусть все максимально будет доступно для посетителей.
А что с депозитарием – головной болью всех музейщиков?
- Строится. Реставрация в процессе. Моя позиция очень простая – депозитарий не может быть просто депозитарием. Депозитарий должен быть публике доступен – пусть не в том режиме как работает основная экспозиция, но люди должны иметь возможность там бывать - эпизодически, по специальной записи.
- А Музей личных коллекций сейчас не работает. Он закрыт?
- Да. Здание Музея личных коллекций не предназначено для экспонирования. Мы туда будем переносить административные помещения - там будет дирекция. Музей личных коллекций разместим в другом месте. У нас есть видение, что и как необходимо делать. Но пока мы проводим ревизию, подготавливаемся к реализации этого переселения и пытаемся понять, как дальше жить.
- У вас есть своя стратегия развития?
- А как иначе? Должна быть стратегия – мы не можем просить здание, если его ничем не заполним. Потому для нас на первом месте вопрос качественной организации работы. Подойдите к любому директору музея в любом городе мира. Первое, что вы узнаете, что у музея нет денег и нет места. Но зачем новые площади, если их нечем заполнить?
- В связи с этим вопрос – а как же “музейный квартал”?
- В связи пресловутым музейным кварталом меня всегда интересовал вопрос – зачем? Зачем Пушкинскому музею нужен огромный музейный квартал? Это была идея Ирины Александровны Антоновой, но идея, носящая общий характер, она не была доформулирована до конца. Когда директором Стала Марина Лошак, она попыталась довести процесс формулирования нового Музея имени Пушкина, но тоже совершила, на мой взгляд, несколько серьёзных ошибок. Взять, например, идею с «Домом текста»… Идея прекрасная: постоянно показывать «бумажные» коллекции, но, под это было отведено 3,5 тысячи квадратных метров. И это при том, что бумагу больше, чем на три месяца экспонировать нельзя. В Музее архитектуры, чтобы подготовить выставку на 700 метров Анфилады уходит 2 года а тут 3 500 метров! Я не понимаю пока, как эту площадь заполнить.
- Я знаю, что Ирина Александровна тоже была против первоначального замысла. Вы много внесли поправок?
- Да. Мы отказались от ямы под главным зданием. Сейчас мы серьезно думаем, что делать с главным зданием. Дело в том, что изначально предполагалась капитальная реконструкция. А я не уверена, что это надо делать. По всему видно, что само здание крепкое, но есть проблемы – надо заменить крышу, менять окна, поскольку рамы уже отслужили свой век! Только и всего. Есть такое понятие как “усталость металла” – надо многое заменить, но капитальная реконструкция не нужна. Крышу ни разу не чинили полностью, были какие-то аварийные ремонты. А она уже к 60-м годам прошлого века “устала”. Нужна программа капитального ремонта крыш и перекрытий.
- А если строить музейный квартал – что это должно быть?
- Должно быть несколько зданий музея вокруг старого музея. Назначения всех зданий по старому проекту я пока не понимаю. У меня миллион вопросов и я пока не могу найти на них ответы. Будем думать.
- Вы в одном из интервью сказали, что для студентов художественных ВУЗов и сотрудников музеев сделаете бесплатный вход.
- Уже сделала!
- А какие-то образовательные программы, творческие вечера – вы планируете проводить?
- В этом году не уверена – мы просто не успеваем. В следующем году, наверное, возобновим Декабрьские вечера. У Пушкинского довольно насыщенная событийная программа. И я не вижу смысла в таком количестве событий, которые нет времени прекрасно отработать. Обидно, что на шикарное событие приходит три – четыре человека. Потому что не успеваем анонсировать и разместить постфактум – цикличность не позволяет.
- Выставки все же должны быть. И что делать сейчас? В связи с санкциями?
- Нам закрыта связь с западными музеями и некоторыми восточными. Почему все вообразили, что закрытие Европы равно закрытию мира? Это не так. Мы сейчас ведем переговоры о сотрудничестве с Мексикой и другими странами.
- Это не опасно? Если мы говорим про обмен? Как вывозить наши коллекции при современной ситуации? Кто страховщик?
- Все опасно. Я не готова это обсуждать, потому что решение не только мое и не только я за это отвечаю. Ошибка наших западных партнеров, что они попытались все контакты порвать. Это деструктивный путь. Мы не можем возить свои выставки, спектакли, они не едут сюда. И понятно почему. Потому что задача стоит оторвать Европу от России. Люди, которые это осуществляют, своих целей добиваются, к сожалению.
- Кстати, в региональных музеях такие сокровища хранятся – покажите их в Москве.
- Регионы – это отдельная история. Главная проблема с регионами состоит в том, что нам бы хотелось иметь возможность обмена. А для этого современные залы должны быть в регионах. По своему опыту скажу – из 80 региональных залов нормальных наберется может быть 10, не больше. В Якутске есть зал, в Бурятии строят. А в Твери есть путевой дворец – они по федеральной программе привели историческое здание в порядок. Но нормального выставочного зала там нет. Это совсем рядом с Москвой. Кроме того, региональные музеи должны представлять и свои коллекции искусства.
- Выход есть?
- Строить!
- Чем в жизни вы гордитесь?
- Я горжусь, что моя взрослая 27-летняя дочь свободно говорит на немецком и тем, что она закончила Московский Государственный университет - в этом есть моя заслуга. Я горжусь тем, что, работая в Музее архитектуры, я вместе с людьми сделала много хорошего. Я горжусь своей страной в глобальном смысле. Я считаю, что Россия – самое лучшее место на Земле. Когда я говорю, что Россия – это самое свободное место на земле, многие считают, что я не права. Люди под свободой понимают часто очень странные вещи. Я не сравниваю нас с Европой. Мы сейчас про то, что надо наконец думать о себе. Мы должны перестать все время оглядываться. Надо гордиться своей страной и своими людьми – и делать это безусловно. Настоящая любовь безусловна. Только плохие родители говорят своим детям: если ты не будешь слушаться, я тебя любить перестану. А настоящие родители любят безусловно. Если бы все было так просто, то мы могли бы сами по своей воле переставать любить кого бы то ни было. И жить было бы легче. Но это не так. Любовь к своей стране и гордость за нее – это то, что я, безусловно, испытываю. Это не значит, что мне нравится все, что происходит здесь, но это моя страна. Я никогда от нее не отрекусь, что бы не произошло .
-
Ольга Ирзун
