Да, двадцать лет мы живем без уникального пианиста, про которого музыковеды написали целые тома его биографии. У нас в России много замечательных музыкантов, но Рихтер все равно выше, ярче просто потому что он – музыкальный Космос, необъятный, невероятный, фантастический. Он мог сыграть все. И мог все сыграть по-своему. Конечно, Рихтеру жутко повезло, что учился он у Генриха Нейгауза (у него он и жил в первые годы своей учебы и спал под роялем). Мне об этом как-то рассказал один студент Московской консерватории, с которым я познакомилась в 1966-м, когда первый раз сама, будучи студенткой МГУ, попала на концерт в Большой зал консерватории. И это был концерт Святослава Рихтера. Он играл несколько сонат Бетховена мне не известных, ибо кроме «Патетической» и «Лунной» других я не слышала. И вообще первый раз видела «живого» исполнителя на сцене. И вот он заиграл – бесстрастно, как бы отвлеченно, как бы для себя. В зале установилась такая «шумная тишина», которая бывает на очень знаковых концертах. Галерку заполонили студенты. А он сидел абсолютно прямо, не раскачиваясь, не «падая» на клавиатуру, без всякой аффектации. На первый взгляд – без эмоций. Эмоции заключались в звуках. В Бетховене. Короче, именно Рихтер открыл для меня Бетховена. Но и закрыл одновременно, потому что никаких других исполнителей я уже не воспринимала.
За интерпретацию Второго фортепианного концерта Брамса Рихтер получил премию Грэмми, и он был первым российским исполнителем, получившим столь престижную премию. Это было в 1960-м году. Он получал премии – Сталинскую, Ленинскую, Государственную и награды, звания, гастролировал по миру и в России. Без нынешнего маркетинга и рекламных кампаний. У него была масса поклонников. Свою личную жизнь он не особо афишировал.
Конечно, у каждого пианиста своя манера исполнения – это бесспорная истина. Но почему игра одного оставляет нас холодными и равнодушными, а другой вызывает такой эмоциональный всплеск и радость бытия? Наверное, причина в том, как пианист относится к нам, слушателям, насколько он проник вглубь произведения, угадал ли он тайные мысли композитора. Ведь пианист играет чужое, которое он сам делает своим и передает нам, слушателям. Вы можете не знать, кто такой Брамс и зачем, когда и как он создавал свой концерт, но именно пианист соединяет нас с композитором, с его эпохой и его замыслом. Рихтер это делал блестяще. А второй концерт Брамса для фортепиано с оркестром мне посчастливилось услышать тоже в БЗК уже в 80-х. Поразительно, как он вел оркестр за собой, какой мощный тандем они создали – оркестр, дирижер и пианист. На такого пианиста можно идти без всякой подготовки и явной любви или нелюбви к классике.
Ну, а третий раз я услышала Рихтера на «Декабрьских вечерах» в Музее изобразительных искусств тоже в 80-х. Он играл «Времена года» Чайковского. Думаю, если бы автор услышал свой альбом, он остался бы доволен. Ведь для «Времен года» техника не нужна – требуется колоссальная самоотдача души. Всего лишь.
Вот именно – всего лишь…
И вот мы уже двадцать лет без Рихтера. Собираем подробности. Пишем статьи, исследования. Выискиваем сенсации – это сейчас модно. А он – вне моды и сенсаций. Он – Рихтер.
Галина Мумрикова
