30 марта исполнилось 240 лет со дня рождения художника, который сохранил для нас целую эпоху. Тысячи знаменитых и навсегда оставшихся безвестными людей, тысячи судеб и характеров - тысячи лиц, написанных с пристальным вниманием и любовью. Имя этого художника известно каждому в нашей стране: им создан один из лучших портретов Пушкина.
Речь о Василии Андреевиче Тропинине.
Тропинин и сам был уникальным свидетельством эпохи, соединившей в себе самое дикое проявление произвола – крепостное право – и удивительную, по-русски особенную свободу духа.
В.А. Тропинин родился в семье крепостного, который впоследствии получил вольную, но только на себя. Спустя годы судьба повторит этот ход, но уже по отношению к сыну самого Василия Андреевича – того самого, чей детский портрет по праву считается шедевром. Он написан в совершенно не свойственной началу XIX века манере, когда детей изображали как маленьких взрослых. Считалось, что дети – личности в ещё меньшей степени, чем женщины, и в детских портретах считалось важным передать только сходство фамильных черт. У Тропинина мы видим индивидуальность и характер .
Вероятно, большую роль в таком видении сыграли воспоминания о собственном детстве, которое обрекало будущего великого художника на рабскую покорность и безропотное подчинение, но сформировало личность, способную противостоять обстоятельствам, не бунтуя против них.
Крепостной мальчик сполна испытал на себе самодурство своего владельца – графа И.И. Моркова. Сначала жёстко и даже жестоко пресекались первые попытки рисовать, потому что они отвлекали от выполнения обязанностей прислуги. Потом, когда способности стали явными, девятилетнего Василия, после многочисленных просьб отца, отдали учиться в Петербург – но … на кондитера. Там ему удалось определиться в рисовальные классы при Академии художеств, а затем – в портретную мастерскую, благодаря чему приобщился к мировой художественной культуре и выбрал свою стезю – портрет. Юный художник становился известен, отмечен золотой и серебряной медалями, одна из его картин была благосклонно оценена самой императрицей…
И тут граф Морков, обеспокоенный тем, что его начнут просить о вольной, приказал своей собственности вернуться в малороссийское имение, подальше от столиц. Там Тропинин стал лакеем и кондитером, а по совместительству – домашним художником и оформителем. Удивительно спокойствие, с каким Тропинин принимал перипетии судьбы: впоследствии он с глубокой признательностью вспоминал об этом периоде жизни как лучшем училище живописи. Это был удивительный характер, который не впадал в озлобленность, не боялся забвения, не страдал от унижения.
Спустя почти 20 лет, когда граф с семьёй переехал в Москву, Тропинину начали заказывать портреты многие знаменитости, он снова легко стал известным, но по-прежнему оставался лакеем. Бывало, что, поговорив с важным гостем Моркова о живописи в своей мастерской, он за обедом становился за его спиной и подавал тарелки тому, кто только что с уважительным вниманием выслушивал его мнение об искусстве. И делал это так же естественно и спокойно, как говорил о колорите и композиции. Однажды это произошло в присутствии учёного француза, который начал усаживать художника за стол рядом с собой, после чего граф, во избежание подобных конфузов, освободил Тропинина от обязанности прислуживать за столом. В обществе нарастало движение за освобождение художника из крепостной зависимости. Наконец, после продолжительных уговоров, боясь быть осмеянным в кругах просвещённого дворянства, к какому себя причислял, Морков дал Тропинину, которому было уже 47 лет, долгожданную вольную. Но, не желая расставаться с художником, жену и сына его он оставил в неволе. Лишь спустя пять лет семейство смогло воссоединиться.
С женой художник прожил долгую жизнь, озарённую любовью и талантом. Даже её старость он писал с нежностью и благодарностью.
Их гостеприимный дом был образцом старинного, задушевного московского гостеприимства, о котором даже изъездивший полмира Брюллов вспоминал чуть ли не со слезами на глазах. Смерть жены стала для Тропинина таким ударом, что он даже не смог оставаться в доме, где всё напоминало о ней. Да и сам умер спустя год, в 1857 году.
Как-то Тропинин сказал, объясняя свою позицию портретиста:
Иные обвиняют меня в том, что мои портреты почти все улыбаются. – Да ведь я не придумываю, не сочиняю этих улыбок – я их пишу с натуры. Зачем же передавать полотну неприятное, которое останется без изменений, зачем производить тяжелое впечатление, возбуждать тяжелые воспоминания в любящих этого человека? Пусть они видят его и помнят в счастливую эпоху жизни |
Нельзя сказать, что художник льстил своим моделям, искажал правду жизни . Просто он видел в этой жизни другую правду – высокую правду о прекрасном человеке, пусть и скрытую от него самого. И это главный нравственный урок его творчества.
