Быть леди
15.11.201613:1515.11.2016 13:15:56
Пацанки...
22.10.201612:5122.10.2016 12:51:00
Лес
12.09.201617:4012.09.2016 17:40:50
Этот шум на обрывистый склон,
Где сгоревший на солнце орешник
Словно жаром костра опален.
…
Здесь дорога спускается в балку,
Здесь и высохших старых коряг,
И лоскутницы осени жалко,
Все сметающей в этот овраг...
Мария Третьякова Поэзия моды
26.04.201617:1526.04.2016 17:15:00
Мария Третьякова занимается интересным, но непростым делом. Сводя воедино моду и поэзию, она, с одной стороны, придает интеллектуальный окрас понятию, повышенным интересом к которому, ранее грешили люди, этого окраса, по мнению интеллектуального сообщества – лишенные. С другой – следит за проникновением модных тенденций в изысканный мир поэзии на протяжении веков. С Марией Третьяковой последовательно через эпохи и рифы поэзии проходил обозреватель m24.ru Алексей Певчев. – Как можно обозначить то, чем вы занимаетесь? Историков моды у нас все больше, но вот специалисты в области поэзии моды пока редкость. – По образованию я искусствовед и занимаюсь историей материальной культуры, в том числе и моды в контексте поэзии. Я первый специалист, который начал исследовать тему взаимосвязи поэзии и моды.
Тема модной поэзии, которую я начала исследовать в 2006 году, никем не изучена в принципе. Попробую объяснить на примере нескольких стихотворений. Стихотворение Ахматовой "Четки", конечно, не о моде, не об одежде. Тем не менее здесь уже в первом четверостишии фигурируют четки: "На шее мелких четок ряд…". Дальше: "И кажется лицо бледней от лиловеющего шелка..." – цвет шелков, в которые она одета, наверное, призван подчеркнуть бледность ее лица. У великих поэтов нет ни одной случайной детали. В 1913 году, когда было написано это стихотворение, шелк был модной тканью. Цвет эпохи модерна – лиловый. Любой историк моды здесь ищет и найдет четкие приметы времени: и лиловый шелк, и даже бледность, которая потом вообще стала модной-модной. Образ Веры Холодной, начало эпохи немого кинематографа. Еще пример – стихотворение Зинаиды Гиппиус "Электричество". У меня был такой случай, когда молодой человек на книжной ярмарке листал мою книгу, долго стоял, не решался подойти, а потом сказал мне: "Вы знаете, я думал, это стихи об электричестве, а это стихи о любви". С точки зрения физики, но если вдуматься, сколько здесь секса! Просто безумный взрыв! Родилось бы это стихотворение о таких мощных взаимоотношениях мужского и женского, доброго и злого, любви и ненависти, если бы она не увидела лампочку? Вряд ли. Так что спасибо XX веку!
– В прошлом году у вас вышла книга "Поэзия моды" о материальной культуре ХХ века, отраженной в стихах великих русских поэтов.
– Вообще рабочее название моей книги было "Материальный мир ХХ века в художественно-поэтическом отображении". В ней я исследую материальную культуру, в том числе и моду, а мода имеет самые разные проявления: мода может быть на одежду, на имена, мода на здоровье, на путешествия. Мода охватывает абсолютно все аспекты нашей жизни. Вот сейчас, например, у нас мода на Серова. Прежде всего меня интересуют те аспекты моды, которые выражают художники и поэты.
Дело в том, что в ХХ веке русская поэзия стилистически пересекалась с изобразительным искусством. Футуризм в поэзии и футуризм в изобразительном искусстве, прослеживались очень четкие тренды. И даже названия стилей поэтических и художественных буквально нераздельно следуют друг за другом и называются, в принципе, одинаково.
Конечно, я исследовала определенные фамилии и имена. И даже мода на поэзию в начале ХХ века и второй ее виток в 60-х годах ХХ века – все это было связано прежде всего с тем, что поэзия давала людям гораздо больше, чем другие сферы культуры и искусства.
– Есть ли в российской поэтической традиции кто-то из поэтов, чьи стихотворения, да и сама личность, на ваш взгляд, воплощение поэзии моды XX века?
– На мой взгляд, Игорь Северянин – самый стильный поэт ХХ века. Поэзия – это увеличительное стекло, и степень увеличения зависит от таланта поэта: чем больше талант, тем все мы видим правильнее глазами этого поэта. Следующая книга "Поэзия моды Игоря Северянина" так или иначе тоже будет о ХХ веке, но о его первой половине.
Итак, я назову Северянина, Маяковского. Кстати, связь моды и поэзии интересна и в том контексте, что все они имели свой уникальный стиль одеваться, преподносить себя. Не могу не упомянуть выдающуюся личность – Анну Ахматову. Человека, который свой оригинальный стиль в поэзии и в жизни, в манере подать себя смог выразить таким образом, что до сих пор остается самой изображаемой женщиной-поэтом за всю историю: более 300 портретов, в том числе в мозаике. Это совершенно уникальное сочетание поэта, модного поэта и модной женщины, которая вот в веках не теряет, в принципе, актуальности и, как бы сейчас сказали историки моды, трендовости своей. Совершенно потрясающее явление!
– Если мы говорим о некоем наиболее гармоничном слиянии моды и поэзии, то, вероятно, нельзя обойти вниманием эксцентриков-обэриутов, после которых наметился довольно продолжительный временной провал.
– Если очень кратко охарактеризовать ХХ век – такой короткий и такой длинный одновременно, то сначала у нас были футуристы. Они все разрушили до основания, а потом совершенно потрясающе выстроили свою модель. Потом так исторически сложилось, что они ушли: в вынужденную эмиграцию, по тюрьмам, ушли из жизни, а кому-то и помогли это сделать. Обэриуты, которых вы упомянули, их судьбы – самые страшные! В России это все осложнилось жесточайшим культом личности и всем, что с ним связано. Поэтов уничтожали морально и физически. Даже один из величайших поэтов Борис Леонидович Пастернак находился в вынужденной, как он сам говорил, ссылке в Переделкине. Да, он выжил, его судьба Мандельштама не постигла, но какой ценой, что у него было на душе? Во времена сталинских репрессий в поэзии образовалась абсолютная пустота. Боялись жить, боялись писать стихи.
Никакой моды особой тоже не было. Она была, конечно, но назвать это модой сложно. Да и во времена Второй мировой войны было не до моды. Даже в относительно благополучных странах…
– В тогдашних России и Германии – понятно, но почему это происходило в других странах, не познавших диктатуры и войны?
– Еще Ахматова, побывав в Париже в начале XX века, сказала, что во Франции, и в Париже в частности, поэзия была в упадке, и сборники поэтов покупали только из-за модерновых виньеток, красиво написанных художниками. В России всегда на первом месте было слово, а, например, в той же Франции, к началу XX века больше объективно царствовал рисунок. Во всем мире 1930 – 1940-е годы – это господство тоталитарных режимов, это самая разрушительная по своей силе мировая война. К тому же она была второй за короткое время, и она была самой разрушительной. Вторая мировая война временно остановила развитие моды и поэзии. Да и вообще, развитие всего творческого. Люди были заняты войной, спасением своей жизни и не могли заниматься своим делом. Все работало на оборонную промышленность. В 1940-х годах не проводилось модных показов даже в благополучных странах Европы. Были изготовлены деревянные куклы, они хранятся в одном из музеев моды, на этих маленьких куклах показали тренды. Все это были вариации на тему шинелей и военной формы.
– Ну а потом наступила эпоха шестидесятников. Евтушенко в пиджаках, Вознесенский в шарфах, поколение Политеха, физики и лирики.
– Конечно! Хрущевская оттепель подарила людям надежду. Фестиваль молодежи и студентов в Москве 1957 года немножечко приоткрыл границу. Люди вздохнули свободнее, и поэзия все это подхватила. Мы начали как-то взаимодействовать с Европой и со всем миром. Оттепель наступила и в душах, и в умах людей. Поэты это все подхватили, и у нас пошла вторая волна моды на поэзию.
Поэты в России именно в этот период, именно шестидесятники, дали людям выразить ощущения свободы, передать чувство, что все лучшее впереди. Ощущение того, что двери открылись и сейчас все будет красиво и ярко. Мы будем красиво одеваться. Нас не будут сажать в лагеря. В стране наступят изобилие и долгожданная свобода, и эта эйфория была подхвачена. Поэзия снова стала безумно популярна. На свои выступления на стадион Евтушенко прорывался с конной милицией.
– Почему, на ваш взгляд, поэт Владимир Высоцкий при всем своем артистическом даровании никак не ставил на внешний вид, одеваясь нарочито просто?
– Высоцкий – величайший русский поэт XX века, наверное, его социальную значимость и вклад в литературу вполне можно сопоставить с вкладом Александра Сергеевича Пушкина. По влиянию на умы, сердца, души – по всему, в принципе, что и должна поэзия делать. Высоцкий как поэт вырос как раз из того страшного времени, в котором была вынужденная пустота. Что касается его как человека, действительно он не нес в себе внешне никаких признаков богемности и не создавал свой образ. Он не работал над внешними проявлениями своего стиля в одежде, оставаясь человеком, который в последнюю очередь думал о том, какой шарф повязать. Да, он ездил на "мерседесе", который тогда не многие могли себе позволить, и в этом он в какой-то степени с точки зрения стиля был элитой. Но он никогда это не выпячивал. Владимир Высоцкий – огромный пласт нашей культуры.
В моей книге есть несколько стихов Высоцкого, которые мне очень важны как исследователю, например, потому что ни в каком ином периоде не могли появиться стихи о самолетах. Я про "Москву – Одессу». Рядом я поместила стихи Риммы Казаковой "Самолетами", потому что это мужское и женское. Мода у нас тоже мужская и женская. Мне очень интересен взгляд двух серьезных поэтов той эпохи – Казаковой и Высоцкого – на одну и ту же тему. Она, как женщина, пишет, например, "Я сама самолет, самоделочка, самокрылочка, певчая птаха…" А Высоцкий врезает совершенно другие строки в наше сознание. У него все мощно: "В который раз лечу Москва – Одесса, Опять не выпускают самолет…" Абсолютно разная мелодика, ритм и взгляд мужчины и женщины на одну и ту же тему.
– Этот этап, начавшийся во времена оттепели, подхватили поэты, ориентированные на запад, где в то время культурный тренд определяли The Beatles, модные хиппи и прочие контркультурщики. Именно на это ориентировались властители дум следующего поколения – Андрей Макаревич, Борис Гребенщиков, Майк Науменко.
– Конечно, нужно упомянуть шестидесятые годы, на фоне которых формировалась новая молодежная культура, литература, мода, музыка. В 1970-е годы уже влияние музыки на массовую культуру приблизилось к своему пику. Хиппи и битники, начало джинсовой эры – это все оттуда. Зарождающийся диско-стиль с элементами облика группы "АББА" импонировал благополучной молодежи, а те же, кто протестовал, тяготели к стилю хиппи или панк (с его черной цветовой гаммой, обилием кожи и металла и агрессивными прическами). Советская идеология по-своему отозвалась на западную моду, почитайте стихотворение Сергея Михалкова "Джинсы". Но идеология уже не могла закрыть глаза нашим людям на то, что где-то есть абсолютно другой, отличный от привычного уровень жизни. Из западных стран информация о моде и стиле жизни доходила до русских людей, правда гораздо позже и в своеобразном виде. Умами и сердцами неравнодушной советской молодежи завладели музыканты: Андрей Макаревич, Борис Гребенщиков, Майк Науменко. И здесь у нас оказался свой, особый путь. Подхватывая мировые тренды, наши музыканты оставались верны традициям русской поэзии. Та самая сила слова, о которой я говорила в самом начале.
Идеи революционных шестидесятых в 1970-е стали достоянием большей части общества. Сексуальная революция, борьба за равные права женщин и мужчин, проблемы гонки вооружений и экологии, безработицы и инфляции стали волновать всех. В экономически развитых и благополучных странах с высоким уровнем жизни появилась и другая социальная проблема — депрессия. Выходы из нее искали самые разные. В искусстве тогда возникло явление постмодернизма, который предполагает отказ от идеи единства и утверждение идеи множественности, он сознательно ориентируется на эклектичность, микс классики и авангарда, массовости и элитарности. В такой среде в России произошло формирование уникального явления — поэта и музыканта Александра Башлачева. Я приведу целиком одно из его лучших, на мой взгляд, стихотворений, отражающих эпоху:
Красной Жар-птицею, салютуя маузером лающим,
Время жгло страницы, едва касаясь их пером пылающим.
Но годы вывернут карманы – дни, как семечки,
Валятся вкривь да врозь.
А над городом – туман. Xудое времечко
C корочкой запеклось.
Черными датами а ну еще плесни на крышу раскаленную!
Ox, лили ушатами ржавую, кровавую, соленую.
Годы весело гремят пустыми фляжками,
выворачивают кисет.
Сырые дни дымят короткими затяжками
в самокрутках газет.
Под водопадом спасались, как могли, срубили дерево.
Ну плот был что надо, да только не держало на воде его.
Да только кольцами года завиваются
В водоворотах пустых площадей.
Да только ржавая вода разливается
На портретах великих вождей.
Но ветки колючие обернутся острыми рогатками.
Да корни могучие заплетутся грозными загадками.
А пока вода-вода кап-кап-каплею
лупит дробью в мое стекло.
Улететь бы куда белой цаплею!
Обожжено крыло.
Но этот город с кровоточащими жабрами
надо бы переплыть...
А время ловит нас в воде губами жадными.
Время нас учит пить.
– Сегодня можно говорить о возрождении моды на поэзию. Проводятся поэтические баттлы и творческие встречи. На слуху имена Веры Полозковой, Ах Астаховой и многих других. Можно ли всерьез говорить об очередном витке моды на поэзию и интереса к поэзии моды?
– Я бы сказала, что речь идет не о возрождении моды на поэзию, а о возрождении интереса к ней. Что в наше время тоже хорошо. Мода на поэзию в том понимании, о котором я говорила, – как в начале и в середине ХХ века — уже не вернется. Искусство, литература и мода, ищут пути решения новых задач. Время рождает другие формы искусства и других кумиров. Благодаря глобальным информационным сетям становится возможным почти мгновенное распространение информации обо всем, миром правит интернет. Благодаря интернету блогер vero4ka стала известна широкому кругу читателей и выросла в поэта Веру Полозкову. Но прежде всего я назову Бориса Рыжего (к сожалению, рано и трагически ушедшего) и Тимура Кибирова.
