Четверка уже знакомых по трюму товарищей удобно расположилась на отесанных бревнах, сложенных трапецией. С нахмуренным лицом Огл тасовал самодельную колоду, с легкой, полунасмешливой улыбкой на губах полулежал Кинг, невозмутимо набивал трубку невесть откуда взявшимся табаком
Джон, а Майкил делал вид, что очень интересуется выпавшими ему картами.
Прошлым днем Кинг едва не подрался с Оглом, когда пришел в кузницу. Короткий разговор происходил вне кузницы, а когда раздраженный Огл вернулся, вслед за ним вошел Кинг и бросил Блэрту обвинение в том, что он продался. В ответ Огл запустил в Сэлвора клещами, но тот увернулся и схватил полосу металла, а Огл вооружился черенком от лопаты и встал в стойку. Не зайди в это время
Джон — наверняка бы пролилась чья-то кровь.
Блэрт бросил карты на дерево.
— Я — пас!
— Это тебе не черенком махать, — съязвил Кинг и открыл свои карты.
Майкил даже плюнул от досады — везет чертовому рулевому!
— Скажи спасибо Джону, — сказал Блэрт, собирая карты, — иначе быть твоей голове остроугольной формы.
— Я не знаю, какая у меня голова, но вот то, что у тебя она деревянная, — это точно, — спокойно парировал Кинг, растягиваясь во всю длину крепкого, здорового тела.
— Хватит! — Огл смотрел на Кинга так, как мог смотреть только на своего врага. — Ты уже чуть было не засыпался с ножом, а мне это не безразлично. Если узнают, что точило тебе дал я, то мы вместе закачаемся на одной перкладине, но тебе этого мало — еще и «кошку» подавай!
— Что за «кошку»? — спросил Джон.
— Ты четырехлапый якорь не видел, что ли? — раздраженно спросил Огл.
— Видел, — назидательно сказал Джон, — а ты, видимо, повешенных не лицезрел, что орешь, как в опере.
Блэрт осторожно оглянулся, сознавая свою ошибку, и уже более тихо произнес:
— Ты спроси у него, Джон, куда пропал тот точильный камень, что я ему дал.
— Сказал же тебе, — недовольно произнес Кинг.
— Не знаю! — передразнил Огл недавнее объяснение
Сэлвора. — Хорош ответ, ничего не скажешь!
— Подожди, Блэрт, — сказал Скарроу, — пусть лучше «Меченый» сам расскажет, что произошло.
Кинг рассказал о своей встрече с Джозианой Стейз, добавив в конце, что когда он вернулся, то точило уже не нашел.
— Я ему и говорю, что камень могла взять только она, — сказал Блэрт.
— Если бы она взяла камешек, — произнес Джон, — то ты бы давно дергался на перекладине на пару с Сэлвором.
— Нет, Джон, — вмешался в разговор Майкил. — Дочь губернатора не такая, как все, она особенная, и я сомневаюсь, чтобы она стала доносить.
— Много ты знаешь! — сказал Свирту Блэрт.
— Нет, Джон, — вмешался в разговор Майкил. — Дочь губернатора не такая, как все, она особенная, и я сомневаюсь, чтобы она стала доносить.
— Много ты знаешь! — сказал Свирту Блэрт.
— Сейчас все узнаем, — медленно произнес Кинг, глядя в сторону дороги. — Элин идет.
Ирландка часто по вечерам заходила к своим друзьям по несчастью. Их бараки находились в получасе ходьбы от дома губернатора и в свободное время она приносила свежие новости. Сегодня идти пришлось несравненно дальше
— Элин послали за опилками. Четверо товарищей видели, как она подошла к одному из надсмотрщиков, что-то сказала, показывая деревянную бадью, и направилась к ним.
Элин сильно изменилась за время, проведенное в рабстве. Бледность не сходила с ее лица: когда изредка она пыталась улыбнуться, то лишь кривила рот, на лице постоянно лежала печать отрешенности от всего земного. Ирландка уже свыклась с мыслью, что она останется здесь навсегда. Некогда золотистые волосы потемнели и спутались, одежда превратилась в лохмотья. Как и все рабы, она медленно превращалась в животное.
Подойдя к бревнам, Элин поставила бадью на землю и спросила у всей четверки:
— С каких пор у вас появился послеобеденный отдых?
— С тех самых, как закончилось дерево.
— Набери мне опилок, Кинг!
— Пусть Майкил наберет, он здесь работает.
— А я хочу, чтобы ты набрал, — настойчиво повторила
Элин, и, ирландец понял, что женщина хочет поговорить с ним наедине.
Он поднялся и спрыгнул на землю.
— Майкил, где здесь опилки?
— Там, где режут доски!
