Текст выступления в Таврическом дворце по случаю столетия русских революций.
Уважаемые коллеги!
Сто лет назад в России произошли экстраординарные события. Меня охватывает большое волнение, потому что мы находимся в зале, в котором заседали только что выбранные члены Учредительного собрания, призванные определить судьбу страны, погрузившейся в хаос после демократической революции в феврале 1917 года. Они, конечно же, думали и спорили о том, как спасти свою замечательную Родину, и надеялись на то, что свежеиспеченные демократические институты утвердятся в стране, в которой начинается строительство нового государства уже в форме республики. Но, как всем известно, «караул устал», и жизнь пошла совсем по другому пути.
Почему случилось именно так? Как оценивать революцию 1917 года? Увы, нет пока даже попыток мыслящих людей каким-то образом найти точки соприкосновения в оценке того, что произошло в октябре 2017 года. В интеллектуальной элите России доминируют две абсолютно противоположные точки зрения на этот вопрос. Одни уверяют, что в результате Октября начался золотой век России, а ее мессианская роль выдающейся, если иметь в виду, что так или иначе по пути России, ставшей СССР, впоследствии (во второй половине 40-х годов прошлого века) пошла целая треть человечества. Советский Союз будто бы не только боялись, но и уважали. Другие возражают, рассматривая Октябрь как чистый переворот и сплошное преступление группы радикалов во главе с Владимиром Лениным. Будто бы он по согласованию с немецким командованием захватил власть у народа, который только что начал вершить «экономическое чудо». Отсюда их призыв объявить весь советский период сплошным мраком, провести деком-мунизацию, и тогда страна пойдет правильным европейским путем.
В общем, гражданская война в головах современных россиян не закончилась, и, к сожалению, нет оснований утверждать, что в оценке тех событий в ближайшее время будет найден консенсус. Это первый невыученный урок, на который я хотел бы указать.
Вместе с тем русская революция и последующий советский проект это такой грандиозный и противоречивый феномен, что здесь вообще вряд ли можно надеяться на какое-либо согласованное мнение. Рассказывают, что известный французский литератор Жан-Поль Сартр как-то спросил одного из китайских лидеров Чжоу Эньлая: «Как вы оцениваете Великую французскую революцию?» Тот, не задумываясь, ответил: «Еще пока рано об этом говорить». Похоже, то же относится и к Октябрьской революции. Тем не менее я постараюсь изложить свое представление о том, какое значение она имела для «города и мира».
Прежде всего, соглашусь с Юрием Александровичем Петровым, который только что сказал, что и Февраль, и Октябрь нужно рассматривать как единый революционный процесс с 1917 по 1921 год, когда закончилась гражданская война. Вполне уместно весь этот отрезок времени назвать Великой русской революцией.
Теперь о том, что, по моему убеждению, дал и отнял Октябрь применительно к отечеству и остальному миру. Сначала о мире. Практически не оспаривается тезис о том, что российский порыв к справедливости оказал серьезное влияние на социальную политику стран классического капитализма. То есть установка на равенство, которую декларировала Октябрьская революция, быстро приобрела европейскую, если не всемирную популярность. Неслучайно интеллектуалы, самые проницательные люди Запада с большим интересом приезжали в советскую Россию, зная даже о репрессиях, которые там начались. Для них было очень важно знать, как проводится невиданный социальный эксперимент. В сущности, это была попытка создания счастья для всех, потому что до Октябрьской революции не было ничего подобного в практике государств. Значит, социальность — первое благо, которое принесла Октябрьская революция.
Второе. Подрыв и уничтожение колониальной системы — тоже результат существования СССР и его попытки обеспечить равноправие всех народов. В конце концов, колониализм умер благодаря существованию и борьбе Советского Союза против колониализма.
Третье. Внедрение цивилизационных институтов и цивилизационных форм жизни в Центральной Азии. Практически безвозмездно СССР осуществил грандиозную цивилизационную миссию в этом ранее абсолютно отсталом регионе и превратил его в несколько экономически приличных государств с развитым для того времени образованием, здравоохранением, наукой и культурой.
Четвертое. Китай. Сегодня он все больше будет определять повестку жизни человечества в целом. В этом нет никаких сомнений. И мне кажется, что подчеркнутое почтение нового президента США к Владимиру Путину во многом определяется тем, что Трамп хотел бы иметь Россию в качестве партнера, хотя и младшего, в возможной конфронтации с растущим Китаем. Напомню очень важный факт: СССР практически безвозмездно создал материально-техническую базу экономики Китая в пятидесятые годы, что, конечно, тоже удивительное достижение Советского Союза.
Сказав все это, я должен признаться, что не испытываю особой ностальгии по СССР, которая сегодня достаточно широко распространена в стране, хотя категорически против тезиса о нереформируемости Советского государства. Всегда надо помнить о миллионах невинных человеческих жертв сталинских репрессий, которые стали возможными именно потому, что в октябре 1917 года страна жаждала справедливости, получила ее в каком-то виде, но полностью отказалась от свободы, которую дал Февраль. Этот отказ от демократических институтов повлек за собой монополию на власть вечно правящей партии и диктатуру одной личности, злодеяния которой оказались настолько ужасными, что не могут быть оправданы никакими успехами в модернизации страны. Сегодняшний ренессанс уважения к Сталину — это одновременно и позор, и проблема для страны. И дело здесь не только в том, что «люди творят себе кумира». Обожание серийного мегаубийцы — это еще и ощутимое выражение абсолютного провала так называемых либеральных реформ, приведших к массовой бедности россиян, опрометчиво поверивших в благотворящую миссию «свободного рынка». Разве это не урок революции?
Теперь о других невыученных уроках. Как известно, российская интеллигенция страдает некими пороками, которые не удалось изжить за эти сто лет, и сегодня наши беды — и экономические, и социальные — можно связывать исключительно с этими, можно сказать, генетическими особенностями. Одна из них — онтологизация теоретических схем. На простом языке это означает, что мы свято верим во всемогущество теорий и, если представляется такая возможность, пытаемся внедрить их в жизнь, несмотря на сопротивление несогласных с ними. Я это называю принуждением к счастью. В сущности, речь идет о том, что в 1917 году мы взяли курс на справедливость. Тогда вся планета была беременна спросом на справедливость, и ужасающая капиталистическая действительность того времени требовала ее. Россия и совершила скачок к этой справедливости, полностью, повторяю, проигнорировав свободу, хотя марксизм уже претерпел к тому времени заметную эволюцию. Все большее влияние получали в начале XX века его отдельные течения, указывавшие на возможность мирного врастания капитализма в социализм. Но у нас, как правило, побеждают крайности. Вот и в данном случае в октябре 1917 года победила крайне левая доктрина в мировоззренческом арсенале Запада, воплотившись в России в форме отвергающего коммерческие отношения военного коммунизма.
Нечто подобное произошло и в начале 90-х, когда после семидесяти лет коллективного молчания мы, получив свободу практически из рук одного человека, ошибочно решили, что она и есть справедливость, и восприняли ее как необходимое и достаточное условие сытой и цивилизованной жизни, по-ребячески уверовав в то, что колбаса вырастает прямо из свободы. Это, конечно, было большой ошибкой, ставшей следствием до сих пор не изжитой склонности к онтологизации теоретических схем.
Не можем мы до сих пор избавиться и от нетерпения в русском демократическом движении, которое берет начало еще от народовольцев, а отчасти и от декабристов. Нам кажется, что справедливое общество можно создать одним махом. Нетерпение, связанное с тем, что хочется власть побыстрее взять, — будь то штурм Зимнего дворца или ельцинская шоковая терапия внедрившегося радикального либерализма.
Нельзя не сказать и об абсолютно ненормальном отношении к Западу, которое можно кратко охарактеризовать как смесь комплекса неполноценности и мании величия. Сплошь и рядом россияне воспринимают Запад только в черно-белом формате или в бинарной логике «любовь-ненависть». Непредвзятое сбалансированное деловое отношение к нему редкость. Мы, например, в конце восьмидесятых годов безоговорочно принимали все рекомендации, которые давал Запад, причем выполняли то, что они говорят, а не то, что они делают, хотя между первым и вторым была большая разница. Наш капитализм оказался особенно зверским, поскольку принял установку на демонтаж всего того «социального», что было при советской власти. Казалось, что самодеятельность народа приведет к цивилизованному развитию общества, на самом деле она вылилась в простой хаос, а в результате народ через некоторое время после начала очередной смуты устал от свободы и предъявил спрос на «закон и порядок» порядка. И как бы ни относиться к Владимиру Путину, здесь могут быть разные интерпретации его деятельности, но он дал если не закон, то порядок. И это тоже результат той самой нашей особенности. Сегодня нерациональная гипертрофированная неприязнь к Западу не приносит никаких особых плодов, потому что, отторгая себя от него, мы начинаем искать идеал в прошлом, и сегодня оно становится вдруг неоправданно прекрасным.
Еще один порок нашей ментальности — тотальное отсутствие договороспособности. Как и в 1917 году, в этом зале не было стремления найти точки соприкосновения различных политических сил, так и сегодня у нас экспертные сообщества носят абсолютно сектантский характер, экспертное сообщество фрагментировано. Культура диалога, культура компромисса, культура консенсуса практически на нуле. Отсюда совершенно естественна тоска по твердой, сильной руке, которая только и может решить проблемы развития страны. И вот здесь таится большая угроза: если авторитаризм продолжается достаточно долго, то стабильность превращается в застой, что, собственно говоря, мы и наблюдаем сегодня. В общем, это, так сказать, константа российской истории. Автократия приносит какой-то порядок, проходит время — она надоедает, возникает стремление к разного рода либеральным перестройкам. А когда побеждает либеральная доктрина, в результате ее реализации страна впадает в очередной хаос, и тогда опять возникает тоска по сильной руке — и все начинается сначала.
Эту дурную бесконечность необходимо преодолеть. И здесь велика ответственность не только власти, но и общества. При этом найти выход можно только на основе объективных научных и общественно-научных дискуссий, обеспечив прозрачность и качество принятия решения, что возможно только через механизмы демократических институтов. Они недаром берут начало в народном самоуправлении, которое у нас находится в зачаточном положении. Даже образованные интеллигентные люди не проявляют должного интереса к тому, чтобы именно отсюда начать построение реальных, а не имитационных демократических институтов.
Россия сегодня находится (как, в сущности, и весь мир) на пороге принципиально новых изменений как в материальном, так и в социокультурном отношении. Полным ходом идет соревнование различных интеллектуальных площадок вокруг того, каковы должны быть адекватные ответы на вызовы современности. В общем, мы вновь на перепутье и вновь, похоже, не знаем, куда бежать...
Люди всегда мечтали и будут мечтать о каком-то справедливом общественном устройстве, причем, естественно, не только в утопиях будущего, но и в практике прошлого. Мое знание истории говорит о том, что золотой век человечества, если он и был, то в 1950–1970-е годы. Именно тогда капитализм впервые почти приобрел человеческое лицо, почти утратил классовый характер и близко приблизился к идеалу «государства всеобщего благоденствия». Во всяком случае, в США и в Европе средний класс (50–70% населения) стал доминирующей силой социума. Характерно, что в это же время в Советском Союзе был также создан средний класс, бедный, по западным стандартам, но все-таки очень продвинутый по сравнению с двадцатыми — тридцатыми годами. Именно тогда миллионы инженеров, учителей, ученых, высококвалифицированных рабочих действительно получили и реализовали шанс на нормальную человеческую жизнь.
Сегодня весь мир испытывает беспрецедентную неопределенность. Это не только и не столько появление Трампа (экзотического политического лидера, если не сказать, политического хулигана) и Brexit, сколько страх перед весьма тревожной аналогией с изоляционизмом и протекционизмом тридцатых годов, когда каждая страна проводила политику «грабь соседа» под лозунгом «Все продавать и ничего не покупать». В результате такой политики заметно снилась деловая активность, увеличилась безработица и почти остановилась международная торговля.
Слава богу, в США и в Европе есть еще влиятельные силы, которые в состоянии предотвратить гибель свободной торговли, однако растет влияние и правых популистов, выступающих за зажиточную жизнь своих народов, но в основном за счет других. Урок, который надо извлечь из всего этого, очевиден. Надо попытаться избегать крайностей либерализма, национализма и административного регулирования. При этом самое главное — решить проблему расширяющейся пропасти между кучкой богатых и массой бедных.
В общем, да здравствует средний класс. Сегодня на Западе он составляет 60% населения и стремительно снижается. У нас — 20% и тоже стремительное уменьшение. Это, конечно, создает пугающую параллель с 1917 годом.
Но есть у нас и преимущество: точно знаем, что может произойти если игнорировать общественно неприемлемое неравенство.
Джон Кеннеди стремился построить «великое общество» и, надо сказать, преуспел в этом благородном начинании и, скорее всего, стал его жертвой. И еще он точно подметил, что «если вы не допускаете мирную революцию, то получите насильственную». Другой перевод этой максимы на русский язык «не хотите Милюкова, получите Ленина». Любые революции сами по себе плохи. Они почти всегда не оправдывают ожиданий и почти всегда кровавы. Чтобы предотвращать их, нужно превентивно решать накапливающиеся в обществе проблемы, и здесь нет никакой альтернативы культуре взаимных уступок власти и оппозиции. В сущности, это и есть главный урок Великой русской революции.
