20 марта 2022 года многолетнему директору Государственного музея изобразительных искусств им. А.С.Пушкина Ирине Александровне Антоновой могло бы исполниться 100 лет.
Ирина Антоновна ушла из жизни в 2020 году, лишь немного не дожив до своего столетия. В день юбилея на доме 14/5 по Покровскому бульвару, где жила Ирина Александровна, будет установлена мемориальная доска. А издательство АСТ выпустило книгу «Диалоги об искусстве. Пятое измерение», созданную по материалам передач Ирины Антоновой на телеканале «Культура» с одноименным названием.
Весной 1945 г. И. Антонова пришла в Пушкинский музей, не думая, что останется там надолго. И проработала в его стенах 75 лет. Любой, кто хоть раз сталкивался с Ириной Александровной, знает, каким умным, решительным и неравнодушным человеком она была.
Антонова стала легендой еще при жизни. Ее называли и «душой Пушкинского музея», и «железной леди» - она действительно становилась бескомпромиссна во многих вопросах, касавшихся Пушкинского музея, которому была бесконечна предана. При этом одним из главных качеств Ирины Александровны было и умение договариваться. Благодаря ее дипломатическим талантам советские ценители искусства увидели «Мону Лизу», полотна Шагала, Пикассо и многие-многие другие шедевры мирового искусства, россияне смогли посетить десятки потрясающих выставок.
Яркая, волевая, даже дерзкая, невероятно харизматичная, она стала колоссальным авторитетом для международного сообщества мира искусства. Увлечь людей искусством - стало главной целью ее жизни. И сегодня нам ее очень не хватает…
Наше безмерное восхищение и вечная память Ирине Антоновой.
Публикуем интервью с Ириной Александровной, в котором она говорит о том, как изменилась музейная публика и объясняет, почему даже самое качественное цифровое изображение произведения искусства не заменит подлинника.
Ирина Александровна Антонова родилась в Москве. С 1929 года по 1933 год жила с родителями в Германии. В 1940 году поступила в Институт философии, литературы и истории. В 1941 году, после объединения ИФЛИ с МГУ, стала студенткой МГУ имени М. Ломоносова. Во время Великой Отечественной войны окончила курсы медицинских сестёр и работала в госпитале.
В 1945 году, после окончания МГУ, поступила на работу в Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, а 1961 году возглавила его. Ирина Александровна выступала инициатором и организатором крупнейших международных выставок, в том числе «Москва—Париж», «Москва—Берлин. Тоталитарное искусство», «Россия—Италия», «Караваджо», «Диалоги в пространстве культуры» и многих других.
Вела преподавательскую работу на искусствоведческом отделении в МГУ, в Институте кинематографии, в аудитории ГМИИ имени А. С. Пушкина, в Институте восточных языков в Париже.
Почетный доктор искусствоведения РГГУ, действительный член РАО по Отделению образования и культуры, действительный член РАХ.
Кавалер орденов Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени, Дружбы Народов. Полный кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством». Заслуженный деятель искусств РСФСР. Лауреат Государственной премии Российской Федерации. Командор ордена Почётного легиона (Франция). Командор ордена искусств и литературы (Франция). Орден «За заслуги перед Итальянской Республикой». Свободно владеет немецким, французским и итальянским языками.
- Ирина Александровна, как по-Вашему, с чего начинается интерес к искусству? И как это происходило лично с Вами?
- Как ни странно, у меня этот интерес начался не с живописи и не со скульптуры. Вот музыка в нашем доме звучала всегда. Мама закончила Харьковскую консерваторию. Папа был технарь, работал со стеклом, но очень любил искусство, всегда ходил на все интересные выставки, на концерты. Причем музыка ему нравилась необычная. К примеру, он был на премьере квинтета Шостаковича. Брал с собой меня, хотя я еще мало что понимала – это были 30-е годы – но добросовестно слушала. Ходил и на первое исполнение Пятой симфонии Шостаковича, ему это было интересно, на оперу Тихона Хренникова «Буря».
Позже, в юности я очень часто ходила в театр – и это была уже моя любовь. Хмелев, Бабанова, Коонен, Качалов, Остужев, все лучшие актеры и спектакли – это было мое, мое. Недавно Евгений Миронов пригласил меня на свой новый спектакль, и я пришла в театр, который прежде был известен как театр Корша, и вспомнила, как еще до войны приходила туда на спектакль «У врат царства» с Качаловым. Качалов уже был не молод, играл не чаще раза в месяц, а в год всего шесть – восемь спектаклей. И я доставала билеты, ходила на все, потому что была большой поклонницей его таланта. А вот живописи в моей жизни было гораздо меньше, вернее, поначалу ее почти не было. Но потом я познакомилась с Флорой Сыркиной, которая позже стала женой известного художника Александра Тышлера. Флора была постарше, но заканчивали мы одну школу, жили рядом. Как-то она спросила меня, где я собираюсь учиться после школы, но я к тому времени еще не определилась. Флора и предложила мне сходить на день открытых дверей в ИФЛИ (Московский институт философии, литературы и истории имени Н. Г. Чернышевского). Мне все очень там понравилось, правда, поначалу я думала пойти на литературный факультет – я много читала, любила литературу, но перспектива стать литературоведом меня не очень увлекла. Интерес к искусству перевесил.
- Сразу после окончания учебы Вы попали в Пушкинский музей. Считали ли Вы это удачей?
- Музеем я руковожу с 1961 года, но пришла туда на работу гораздо раньше – в апреле 1945 года. Вот так в моей трудовой книжке и значится. Да, я читала лекции в Московском университете, в Институте кинематографии, в других организациях. Читала и в Париже, в Институте восточных языков, но главным и, в общем-то, единственным местом работы оставался Пушкинский музей. Нет, поначалу мне там не очень понравилось, я была по натуре подвижным, деятельным человеком. С юности занималась спортом, плавала, работала, как тогда говорили, на разновысотных брусьях. А в музее сначала почувствовала себя как в каменном мешке, хотелось больше воздуха, света. Я не планировала себе такой биографии и никогда не думала, что проработаю столько лет в одном и том же месте. Но вот так получилось. Один музей, один муж… Может, кому-то такая жизнь покажется скучной, но я скуки никогда не ощущала. И это дало мне счастливую возможность проследить жизнь музея за многие десятилетия. Огромная часть жизни музея прошла на моих глазах.
- В прессе Вас часто называют новатором – за то, что нередко Ваши решения шли в разрез с общепринятыми установками – Вы первая показали Москве русских авангардистов, живущих за рубежом, устроили выставку «Москва – Париж», соединили живопись с музыкой, организовав «Декабрьские вечера»... За какие из них пришлось биться? И вообще – часто ли приходилось действовать наперекор вышестоящему мнению?
- Культурная ситуация в стране в разные годы, конечно, сказывалась на ГМИИ. Казалось бы, музей художественный, и коллективизация и прочие процессы, происходящие в стране, касаться его не должны. Но, тем не менее, это происходило. В тридцатые годы доходило до того, что снимали запланированные выставки и устраивали те, что соответствовали «политическому моменту».
Многое приходилось делать не «благодаря», а «вопреки» и в более поздние годы… Немало шума, к примеру, наделала в 1966 году выставка прекрасного художника Александра Тышлера. Меня даже вызывали давать отчет в министерство. Или, скажем, резкие возражения вызвало то, что в стенах музея звучала музыка Стравинского и религиозные сочинения Рахманинова. А когда мы готовили выставку «Москва — Париж», которую отказались принимать другие музеи, то были вынуждены скрупулезно подсчитывать – выдержан ли «баланс» по реалистам, абстракционистам и формалистам, потому что «наверху» очень пристально следили за каждым нашим шагом. И в течение месяца, пока шла подготовка экспозиции, мой день начинался с раздумий, куда кого разместить так, чтобы не вызвать возражений ответственных лиц. Непросто далась и первая выставка Марка Шагала, хотя состоялась она уже после Перестройки. За право показать ее публике пришлось серьезно бороться…
- В СССР искусство действительно было очень тесно переплетено с идеологией. Можно ли сегодня сказать, что искусство у нас – вне политики?
- Тот, кто хочет связать искусство с политикой – может это сделать и сейчас. Но сегодня это уже не императив. Каждый волен распорядиться по-своему. Если кто-то хочет добиться определенного результата посредством политики, он начинает формировать свою деятельность – выставочную или издательскую, какую угодно – с оглядкой на тех, на кого она нацелена, кого он считает своими адресатами. Когда человек рассчитывает на широкую аудиторию, на большой круг любителей искусства, то политика здесь не причем. Если же говорить о «культурной» или «художественной» политике» - то здесь речь идет о том, что именно вы выбираете и что показываете. Но и здесь нельзя действовать «без руля и ветрил» по принципу всеядности. Такого подхода я не приемлю.
- Изменилась ли, по Вашему мнению, сегодня музейная публика?
- Безусловно, изменилась. Сегодня в музеях очень много молодых людей. Понимаете, в чем дело – сейчас публика часто приходит еще «нетронутая», практически не соприкасавшаяся до этого с искусством, с очень свежим, незамутненным восприятием, она умеет удивляться – можно увидеть, как при взгляде на обнаженного Давида кто-то отворачивается в смущении, прикрывает глаза руками, кто-то застывает в оцепенении.
- Вы находите в этом какие-то плюсы?
- Конечно! Это же как чистая страница, на ней можно писать что-то новое. Можно рассказывать, объяснять, открывать новый мир.
- «Мусейон» - одна из самых молодых структур в музейном комплексе. Насколько органично он вписался в деятельность музея? Чем сегодня он привлекает детей и подростков? Что может противопоставить интересу к знаниям, полученным виртуальным путем – через Интернет?
- Вы знаете, уже несколько лет прошло, как мы открыли «Мусейон» - а я не устаю радоваться. Это потрясающее место, замечательное. Несколько тысяч детей занимаются там постоянно. Я уверена, что этот вклад, который делается в будущее детей – бесценен. Все годы работы «Мусейона» - подтверждение тому. Сейчас те, кто когда-то занимался в музейных кружках, приводят в «Мусейон» своих детей и даже внуков. Это очень устойчивый интерес и очень благое дело. И когда кто-то приходит и говорит: «Вот я у вас занимался, а теперь привел свою внучку» - приятно и здорово. Этих людей уже никто не назовет «потерянным поколением». В них вложено что-то очень существенное, важное для жизни, для становления души. Это внутренний интеллектуальный багаж, который сложно переоценить.
Что же касается Интернета, то не использовать те возможности, что предоставляют нам сегодня новые технологии, неразумно. Конечно, мы их используем, и делаем это очень активно. И все же мне хочется сказать об одном очень важном моменте. Благодаря телевидению и Интернет-технологиям практически каждому человеку сегодня доступно многое – но очень важно соблюсти баланс между той информацией, которую мы можем получить дистанционно, и той, которую никакие технологии заменить не могут. Как увиденная в журнале репродукция, так и найденная в интернете картинка не могут заменить подлинника. Речь идет не просто о технологиях, постепенно меняется и отношение к самому содержанию, мы получаем информацию не напрямую, а в некоем не самом лучшем «пересказе». Музыку слушаем не в концертном зале, а в записи. Картины и скульптуры видим с экрана монитора. И при этом уверены, что хорошо знаем творчество живописцев и скульпторов. Но это «вторичное» искусство.
В любом произведении пластических искусств важны и размер, и фактура, и огромное количество иных параметров, которые и составляют сам предмет искусства. Именно поэтому все виртуальные музеи меня сильно напрягают. Вроде бы уже и нет необходимости в том, что называлось искусством. Вместо него появляется какой-то другой продукт, тоже по-своему творческий, но очень далекий от источника, от подлинника. Для искусства это очень непростая, и даже где-то опасная, на мой взгляд, тема.
- Как Вам удается не ощущать возраста?
- Что такое возраст? И как к нему надо относиться? Конечно, надо стараться быть здоровым. Но опасаться возраста не стоит. Как это ни покажется странным, но это не только мое мнение, это вам подтвердят и многие другие немолодые уже люди. Я никогда не скрывала своего возраста. Но в последнее время я ощутила даже некоторое раздражение - от странного любопытства к самому факту долголетия, как будто в этом есть что-то ненормальное. Ведь ничего никуда не уходит – все, что вы любите, цените, ваши страсти и пристрастия, любови-нелюбови, все это остается при вас. Самое главное – не терять вкуса и интереса к жизни. Ну, а финал – он может наступить в любой момент, и в молодости, и в старости. Пока вам есть о чем думать, заботиться, пока в вас сохраняется интерес к жизни, к тому, что происходит вокруг, к вашему делу – тема возраста отнюдь не главный предмет для размышлений.
