«Мода, - пишет Анне Холландер в статье «Взгляд в глубину костюма», - на самом деле в очень большой степени воспринимается весьма индивидуально, ибо одну и ту же картину, один и тот же образ каждый видит индивидуально, по-своему». Так как эта американская писательница, которая жила последнее время в Италии, где стиль это своего рода ежедневно-банальное совершенство (ну, как паста), я знаю, п о ч е м у Холландер так говорит, поскольку я всегда что-то добавляю в свое видение моды, я все время меняю свое отношение к ней. Каждый день, пусть грубо, пусть на вскидку, я делаю заметки о моде, просматриваю модные журналы или витрины магазинов или просто вглядываюсь в красиво одетых женщин на улицах моего родного Турина.
Наряды, которые мне нравятся больше всего приходят ко мне, можно сказать, из детства, когда я была еще ребенком: это своеобразная и эклектичная путаница картин, среди которых и черный наряд на портрете Мадам Х, и невероятно огромные разрезы гватемальских блузок, и потрясающий летний наряд из фильма Эрика Ромер «Колено Клары». И, между прочим, все это вполне стандартные наряды для женщины, которая интересуется модой и искусством. Но самые, что называется «долгоиграющие» познания о моде я почерпнула из литературы еще в пятилетнем возрасте (они постепенно попадали в мою мысленно создаваемую коллекцию модной одежды). Другими словами, м о я галерея одежды родом из литературы.
Вообще мои «любовные увлечения» в литературной моде начались с Джеймс Бонд. Когда мне было 9 или 10, (а росла я за пределами Филадельфии в поздние 60-е годы), мне приходилось тратить целый час на дорогу в школу – Главную лабораторию девчачьих моральных устоев – в мрачном загородном трамвае, который назывался P & W. Когда я проезжала мимо задних дворов местных ранчо, ерзая на виниловом трамвайном сиденье в своей жуткой униформе (что-то похожее на тунику голубого цвета), поскольку сидеть было страшно неудобно из-за того, что на мне были трусики из толстого черного хлопка, то в тот момент мне как бы хотелось попасть в мир секса и насилия, как в триллере Яна Флеминга, который я стащила у моего старшего брата. Я, конечно, падала в обморок из-за моего любимого Джеймса с его байроновским чубчиком, нависающим над женоненавистническими голубыми глазками, но в ретроспекции я вижу, что в большей степени я рассматривала и запоминала атрибуты высокой жизни, которую давали книги.
Как замечали эксперты – исследователи Бонда – это был снобизм высшего света времен Холодной войны, кристально отображенный Флемингом в язвительной прозе, еде, напитках, архитектуре, дизайне и, конечно, одежде. Вот между любовью и спасением Свободного мира наш любимый шпион всегда позиционировал свои вкусы и свой взгляд на все окружающее, были ли то очередность подаваемых напитков или взгляд на женщину или отношение к ней: его имя всегда ассоциировалось или с процессом одевания наручников или роскошью и блеском лондонских улиц. Меня безусловно увлекали герои Флеминга, выбирающие себе комические прозвища, клички высшего света – Пусси, Кисси, Солитер, Домино. Они были не просто секс-символами, но божками класса, который как раз и стоит у руля с их чувственными и атлетическими телами, превосходными стрижками и, особенно утонченной изысканной одеждой, описанной Флемингом вроде бы обычно, но в то же время ненавязчиво подробно, аккуратно. Таковым было первое появление Веспер Линд в «Казино Рояль».
Это не только пассаж, написанный в ранние 50-е и недвусмысленно трансформированный в Новый Взгляд Диора – это вообще вне времени. И правда, разве модная женщина не желает лишь одного – быть непохожей, эксклюзивной. И таково было это чудное описание, почти что диво. Какое пикантное взаимодействие между квакерской серостью и дикостью, между изначальной степенностью корсажей того времени, который тогда вызывал этакую «похотливую жесткость». Какая навязчивая и одновременно как бы узкая и в то же время широкая точность сквозила в этих описаниях! Практически под влиянием всех романов о Бонде я как бы попадала в магический мир «вечернего платья», его тяжелого белого шелка с классическими линиями и широкими складками, падающими с женских плеч и оттеняющими их пленительную грудь. Или, напротив: черный вельвет, простой с блестящими вкраплениями, который нынче почти во всех странах, можно сказать, «списан в архив». Женщины Бонд всегда носили потрясающие украшения и аксессуары – часы от Картье, простые золотые и перламутровые украшения, обувь и крокодиловой кожи, а по вечерам бриллианты.
Я ездила на трамвае в свой нудный школьный мирок с непременными английскими романами, диктантами на французском и хоккеем на траве. Я уже знала разнообразные стороны эротики, ее намеки, как бы спрятанные в широких кожаных ремешках и в других разнообразных мелких деталях. Я знала это инстиктивно, поскольку одежда отражала сразу все: и секс, и опасность, и элегантность (чем больше на женщине одежды, тем она сексуальнее). И я все это постепенно узнавала. Мои находки никак не отражались на моих взаимоотношениях с внешним миром: среднюю африканско-американская семью больше беспокоило обеспечение своих троих детей, собственная социальная защищенность и островное загородное существование. Мой отец, министр по защите гражданских прав Филадельфии и моя мать, которая воспитывалась в Квакерской школе, жили открыто в городе в этаком идеальном сообществе колониальных домов и станционных вагончиков с соседями, черными и белыми, из Азии и Африки и которых раздражал расизм, Вьетнамская война и высокая плата за обучение в частных школах.
Перевод Галины Мумриковой
Искусство и мода: кто такие fashion-иллюстраторы?!
Ар Деко: искусство между двумя войнами
С холста: почему женские коллекции так близки к искусству
