Валерий Кошляков, пока водил нас по своим «элизиям», местами развивал свои мысли о живописной культуре, о том, что происходит вокруг нее и что надобно сделать. Даже подумалось, что он как бы немного рисуется и хочет прослыть этаким оригиналом. Может оттого, что с самого начала «пропел» уже набивший оскомину дифирамб новому музейному пространству, добавил, что в его творчестве ничего нового нет, да и вообще в живописи не может быть ничего нового. Но потом это первое весьма поверхностное, как оказалось, ощущение начисто исчезло. Ему вообще, на наш взгляд, не свойственно, рисоваться. И он действительно был польщен, что Борис Минц собирает его полотна, хотя «есть много-много достойных русских художников, и коллекция будет расширяться».
Валерий Кошляков: «Я давно отошел от актуальности, занимаюсь тем, что мне интересно и никакие процессы мирового искусства меня не интересуют. Считаю, что данная экспозиция строилась как классический показ традиционного художника, который и воспринимает традицию как требование».
И это очень важно. Он все время под тем или иным углом выделял это отнюдь не модное слово – традиция. И ведь в его полотнах действительно мы увидели некую культуру под определенным углом, утраченную или где-то с трудом сохранившуюся, мы увидели отличное классическое исполнение, как будто услышали, как будто изнутри, из полотна, звучала некая полифония: симфонические поэмы Чайковского или пламенные симфонии Бетховена или простые, а потому совершенные по гармонии концерты Моцарта. И неожиданно в какой-то момент все встало на свои места: и скульптуры, и двери, и кресла – все. Почему? Да кто ж его знает! Наверное, произошла одна из тех метаморфоз, которые происходят с нами на выставках современных художников: мы нередко попадаем в такие ситуации, что требуется переводчик. Вроде как, объясните, ЧТО ВЫ, ХУДОЖНИК, ХОТЕЛИ ЭТИМ СКАЗАТЬ? Полотно предстает перед нами неким ребусом, загадкой. Отгадайте, пожалуйста! И мы отгадываем и радуемся.
Здесь же на стенах висело то, что утрачено, что повсеместно уничтожается, стирается (вот они, элизии, вздохи по тому, чего уже нет), а живопись выхватывает из жизни, из спасительной природы то, что видит художник , хотя и его видение весьма относительно.
Валерий Кошляков: «Да, выставка о том, что в живописи есть невосполнимые утраты, и об этом больно думать, это непозволительно, и то, что нам дано из прошлого, мы должны сохранить. Ну, а все остальное – весь антураж, архитектура – это, конечно, интересно, но не оно главное. То символы, а главное – живопись, которая родилась в советское время. Но современная молодежь воспринимает ее с трудом, не знает, как к ней относиться, и я предпринял попытку отстраниться, немного подумать, почему и прибегнул к символике архитектуры, как к какому-то небесному городу на земле, о котором, наверное, мечтал любой архитектор. И вот на фоне неосознанного девственного русского пейзажа возникает некий колорит помпезности.
Нас удивило поначалу, что Кошляков очень горячо высказался по поводу того, что пора устроить советский ликбез азов живописи, издать, например, книгу, рассчитанную не на искусствоведов, а на простых людей, на детей, которым только-только предстоит знакомиться с искусством, чтобы они понимали, из чего состоит живописное полотно, какие предъявляются к нему требования, начиная с античности, с культуры древнего человека. И это тоже правильно. Ведь то и дело появляются какие-то непонятные мастер-классы, где нам предлагают научиться рисовать чуть ли не за два часа, что само по себе ерунда какая-то. Даже не ерунда, а профанация.
Валерий Кошляков: … Кто мои зрители? Старички, которые ходят в ЦДХ, хотя я делаю ставку на детей и подростков, которые еще что-то ищут, которые еще не знают, что им делать. Эти молодые люди приходят в Гараж, где практически все с Запада, а тут еще возникают разговоры: не ходи на Серова, это, мол, пошло. Сплошные проблемы. Вот почему так важно, чтобы юноши, девушки, наша молодежь увидела, что у художника в руках краски. Вот краски, вот плоскость – понятные, простые вещи. Не надо никакого видео, сумасшедших перфомансов, не надо сходить с ума. Пусть они сходят с ума от живописного полотна, от живописи, которая никогда не умрет.
Мы слушали монолог художника. Иногда задавали вопросы. Многое осталось «за кадром». Многое прояснилось. Что-то все равно осталось загадкой. Но наверное, это уже не так интересно, когда все ясно, всегда должно остаться нечто, над чем захочется задуматься, перед чем захочется остановиться. Это неизбежно, Наши собственные идеи, наши представления о живописи, об искусстве в целом стремительно меняются, потому что мы родились в одной идеологической среде, потом перешли в другую, мы не успеваем переваривать границы, рамки, возможности свободы, - мы не умеем еще этим пользоваться. Вот почему так важны те самые азы, традиции, о которых говорил Валерий Кошляков. А что? Разумные лозунги актуальны и сейчас: учиться и еще раз учиться!
Галина Мумрикова,
Марианна Гушелик
