НА ФОРУМАХ
162
2
99
3
88
2

«ЭЛИЗИИ» ВАЛЕРИЯ КОШЛЯКОВА В МУЗЕЕ РУССКОГО ИМПРЕССИОНИЗМА: ДИАЛОГИ С ИСТОРИЕЙ Часть 1

0606ddb40d1b8a1a8c88bd5abc4eeaa1.jpg

Валерий Кошляков – современный российский художник. Его работы выставлялись в крупнейших музеях Европы и Америки: в парижском Лувре, Государственном Русском музее, Музее Гуггенхайма в Нью-Йорке и Бильбао, Музее современного искусства Рима, Кеннеди-арт-центре в Вашингтоне, а также на Венецианской биеннале и биеннале в Сан-Паулу.

Завершилась замечательная эпохальная выставка, которой, по словам директора Музея русского импрессионизма, так заждалась Москва, ибо подобной выставки не было десять лет. Все четыре этажа музейного пространства были посвящены проекту абсолютно современного художника, который в тесном диалоге с классикой – от древнеримских руин, средневековья, конструктивизма (этакий симбиоз) создал некое геометрическое пространство, которое заставляло каждого, прежде всего, остановиться, задуматься и пытаться понять. На сентябрьской пресс-конференции создатель и владелец Музея русского импрессионизма Борис Минц назвал проект «Элизии» многогранным и концептуальным: такого никто и никогда не видел.  Юлия Петрова, директор музея сказала, что каждый на этой выставке получит «удовольствие от попытки погружения в пространство, которое создал Кошляков», добавив, что о художнике делается сейчас еще и документальный фильм.
Действительно, вряд ли какое-то другое здание смогло бы «принять» столь объемную выставку. А тут такой удачный симбиоз, так органично картины художника «вписались» в в стены музея. На конференции также прозвучали слова, что недалеко то время, когда Кошляков сам станет классическим художником, что его творчество будет побуждать других творить что-то новое, но – на основе классики.
Куратор выставки Данило Эккер, в прошлом директор крупнейших музеев современного искусства Италии, считает, что так воссоединить музей импрессионизма и современное искусство очень трудно. Но именно столь сложная задача неожиданного «воссоединения» и заинтересовала, если не сказать, заинтриговала Данило, когда он решил вместе с Валерием, используя современный язык, «поговорить» с историей. Именно поговорить, а не слепо скопировать. Он даже высказался по поводу игры в клептоманию: вот художник как будто крадет определенные «имиджевые направляющие» различных эпох», создает свое и действительно соединяет эпохи и на полотне пронзает время.

fa2a536a8903b0bb8977d8d04f18ad1b.jpg

Валерий Кошляков. Юноша с Помпейской фрески, 2016, холст, темпера

41375b5bf3e2657da56c2b8ac1ff7ffa.jpg

Валерий Кошляков. Фрагмент инсталляции, 2016, холст, темпера, дерево


Расхаживая по этажам музея, зритель попадал то в древние Помпеи, то в Средневековье, то на него давили архитектурные сооружения советского монументализма. И – никакого парадокса, никакой эклектики, никакого непонятного «послевкусия». Перед картинами в уютном пространстве музейных этажей  мы неожиданно натыкались то на креслице, найденное на парижской свалке, то столик или серию дверей, то еще какие-то вещи-воспоминания, которые когда-то находились в домах, жили рядом с нами, обычные и даже незамеченные нами, простые, обыкновенные, но которые одним махом отражали целые десятилетия, а то и целые эпохи. Так Валерий живописью и штрихами-предметами создавал свое видение истории, - свое и своих современников. Он очень хотел, чтобы все, написанное и найденное им, в хорошем смысле цепляло. Чтобы ожили воспоминания, чтобы у каждого они обрели краски и полноту.
Когда началась непосредственная прогулка Валерия Кошлякова по этажам, стало понятно до конца, насколько органично, просто, мастерски, без этакого налета мертвых театральных декораций художник «оживил» то, что сейчас мы называем руинами. Остатки Помпей, колоннада, какие-то символичные входы-выходы, то, что когда-то было и сохранилось в руинах. Скрытые пространства, фрагменты больших фресок, портрет конкретного человека, срисованного с натуры, утраченные коллизии – как символы тех самых выхваченных из прошлого руин. Некое застывшее Вавилонское столпотворение, в котором можно раствориться хотя бы на время. Сам художник так и сказал: «Это классика античности, отчасти классика Пиранези». И на темно-серых стенах музея картины смотрелись очень естественно, получилось своего рода воссоздание того, что было и что уже никогда не вернется в первозданном виде.
Второй этаж был посвящен отечественному ландшафту со знакомыми всем нам пейзажами, культовыми сооружениями, которые мы уже и не замечаем, мимо которых проходим и даже не останавливаемся. А тут мы узнаем оставшиеся в памяти детства иллюстрации в книге, в кино, одновременно забытые и такие понятные – нагромождения домов, памятников, маленьких фигур, потерявшихся в этой огромности. Художник не уводит нас от нашего же времени, а как бы просит абстрагироваться от дня сегодняшнего и посмотреть на нашу Москву, Ленинград, Горький глазами человека, который увидит нас, вернее то, что было при нас,  этак в году 3020-м. Каково! Идеализированные картины прошлого, утраченные образы, вот они элизии, вот они истинные ценности прошлого, настоящего и будущего, вернее, воспоминания о будущем…

03af73463d70871a21044fea342aea21.jpg

17d9e1ef9a30bb2e31405da6d22c550d.jpg

ed7ae8328c02298f4930766ad803fe06.jpeg

43fa3d9b80b54c44304c91439e43484b.jpg

Потрясающий вид на Москву открывался с третьего этажа, на котором художник «устроил диалог» с городом. Разговор пошел об архитектуре, а на полотнах мы увидели столицу с высоты птичьего полета, Москву конструктивистскую, Москву иллюзорно-фантазийную, Москву, претерпевшую так много метаморфоз, в том числе и метаморфоз архитектурных. Кинотеатр «Ударник», Кремль, гостиница «Москва», этакие столичные штучки-иконки, как символы столицы, бывшей и нынешней, которая была, потом исчезала, потом снова появлялась, - только успевай понять, как вырванные из прошлого контекста стили прошлого пытались выстоять в неравной схватке эстетических предпочтений тех, кто возводил, потом ломал, а потом снова сооружал. И потому некоторые полотна кажутся вроде бы незаконченными, и краска немного течет-подтекает, что создается впечатление будто и холст еще не высох, а художник все стоит перед ним и собирается сделать последний мазок, наложить последний штрих…
Кстати, Кошляков признался, что писать любит темперой, считая, что именно эта краска долговечна, от нее исходит свет, а масло и особенно акрил несколько расхолаживают художника. Впрочем, пусть по этому поводу спорят сами художники, а наш следующий диалог будет касаться живописи, такой, какой ее видит Валерий Кошляков.

Галина Мумрикова,
Марианна Гушелик

Здоровый свет